Мать забирала вещи, чтобы унести, но Махамаджан говорил:
— Постой, еще раз мал-мало будем глядеть, — и вновь начинал разглядывать вещи на свет. Разглядев, он прибавлял пятачок-два, мать упиралась и обвиняла Махамаджана в дневном грабеже. Татарин не обижался, сидел улыбался и помаленьку набавлял цену.
В такие моменты голодный Яшка сидел как зачарованный: он знал, что рано или поздно, но вещи утонут в мешке Махамаджана, а взамен их появится хлеб, может, и мясо. Парень досадовал только на одно, что старьевщик сразу не дает полную цену, но, слушая, как он накидывает пятачки, Яшка убеждался, что хлеб рано или поздно, но будет, и прощал Махамаджану его скупость и медлительность.
Яшке памятны эти посещения Махамаджана, воспоминания о них и по сей день вызывают у парня обильную и сладкую слюну.
Собака и мальчик шли очарованные выкриками старьевщика, которые были сладки, как свежий парной хлеб и мясной суп.
Яшка догнал старьевщика и сказал:
— Зайди к нам!
— Твоя ничего нет, — откликнулся татарин и похлопал Яшку по плечу. — Твоя Махамаджан все унес!
— Есть, найдем, — начал убеждать парень.
Старьевщик повернулся и пошел к подвалу, не переставая кричать:
— Старье биром, биром, деньга даем, даем!..
Голодному Яшке крики Махамаджана казались самой сладчайшей песней, песней о хлебе.
Подходя к подвалу, Яшка спросил у татарина:
— Все продают, ты зачем покупаешь?
— Махамаджан добрый, Махамаджан хлеб дает голодным малайкам[2],— ответил старьевщик и хитренько ухмыльнулся.
Яшка поверил и еще с большим упоением начал слушать выкрики Махамаджана. В подвале старьевщика встретила мать. Она замахала на него руками:
— Ничего нету. Уходи!
— Малайка говорит: есть.
Яшка сдернул свое рваное одеяло и положил к ногам татарина. Тот посмотрел на одеяло сверху, оттолкнул ногой, даже в руки не взял, и сказал:
— Это не пойдет.