Если же он пребывает в скотоподобном состоянии, пусть знает, что пасет свиней и пытается насытиться рожками своего плотского вожделения, как оный блудный сын.
[Что же касается иного состояния, то о нем скажем следующее]. Тричисленное осенение Божественной Господней благодати, которую принимает понуждающий себя, если преуспеет и примет ее как человек доброго произволения, таково: благодать очищающая, просвещающая и приводящая к совершенству.
Очищающая благодать — это та, которая поддерживает и укрепляет нас в достижении чистоты, о чем было яснее сказано выше, в четвертой главе.
Просвещающая же благодать, еще больший дар Божий, дается человеку, когда он пребывает в естественном состоянии (о котором мы опять-таки сказали выше), после того как Господь испытает его многими способами и найдет достойным приятия божественного дарования. Благодать эта именуется и просвещением духовного ведения, и божественным просвещением. И другими многими наименованиями пользовались восприявшие ее [святые] отцы, чтобы сделать божественные дарования для нас удобопонятными.
Ты же, дорогой читатель, слыша слово «свет»[421], не думай о нем как о чем-то вроде молнии или вещественного света. Нет, брат мой, не думай так, чтобы нечаянно не впасть тебе в
прелесть, ибо речь идет о ясности ума и чистоте, при которой человек может умными очами видеть истину, которая прежде, в чине очищающей благодати, от него ускользала, поскольку не была ясно видимой.
Когда же минует одно состояние и придет другое, удостоившийся его [человек] подвергается совершенному изменению, так что забывает о низшем состоянии из-за преизбытка Божественного осияния и бывает изумлен, [восторгаясь] восприятием более высокого дара.
Божественный же Свет — умный, как было, брат мой, сказано; он невидим чувственными очами. И только во тьме видится зрительная сила ума и действие осияния. В свете же дня и зрением наших [телесных] очей — никоим образом, ибо первое даже и рассеивается вторым[422], так что ощущает человек лишь простую радость и сладость осенения. Равным образом этот свет невеществен, безвиден, бесцветен, весел и мирен, отчего человек ясно различает вещи и легко в крайней тонкости улавливает их[423] смыслы, воспаряя превыше земного движения и дыша неким иным, разумным, воздухом. И, видя издали тамошнюю радость, человек возгорается сильным желанием и неудержимо устремляется [к ней,] пока не достигнет блаженного бесстрастия и не будет всецело поглощен любовью возлюбленного нашего Иисуса.
Однако поскольку тело связано с непрестанными изменениями и жизнь бывает долгой, то и благодать не пребывает [с человеком] постоянно, но часто промыслительно удаляется или же не видна. Потому нам ни в коем случае не следует быть уверенными в непоколебимости нашего духовного состояния. Послушай же подробное изъяснение сказанного.
Наше состояние по сравнению с Божественным просвещением есть густая тьма. А если еще к нам приближаются и бесы, которые по природе являются преисподней тьмой, тогда мы и вовсе не можем различить, что делаем. Когда же приходит Божественное просвещение, словно воссиявшее на небе солнце, тотчас тьма рассеивается, и тогда видим мы с крайней четкостью даже самые малые вещи, которые до озарения светом были сокрыты от нас.
Итак, вдобавок ко всему, когда человеческое естество будет хорошо обучено и испытано во всём этом и когда дарования станут как бы собственными достоинствами человека, приходит и благодать, приводящая к совершенству. Она совершенствует человека в Божественном и называется благодатью вышеестественной, или бесстрастием.
Можно сравнить очистительную благодать с сиянием утренней и всех иных звезд, просвещающую благодать — со светом полной луны, а благодать, приводящую к совершенству, — с полуденным солнцем. Вышеестественной же она именуется, так как путь, который она творит, — выше естества. И в двух низших по сравнению с ней состояниях их причастник старается посредством хранения помыслов держаться добродетелей и отвергать противные им злые проявления наших страстей. Но когда осенит человека сие божественное состояние, несущее ему совершенство, тотчас же упраздняется всякое движение помыслов, [рождаемое] нашим собственным мышлением. При этом добродетели, как свойственные природе человека, пребывают неизменными, пороки же, бесспорно, обращаются в бегство и вовсе исчезают. А сверх того человек видит в своем естестве[424] всё, что движется и что можно видеть телесными очами, однако при виде доброго нисколько не гордится, не завидует и не порицает, при виде же злого не гневается, не злословит и не борется. При этом его зрение, вкус, слух, осязание и обоняние остаются неизменными, ибо он поистине причастник бесстрастия, каким обладал Адам до своего справедливого изгнания из рая.
Итак, из показанных нами этих трех состояний ты можешь познать те богатства, которые даровал тебе благой и всещедрый Господь. А если ты находишься в скотском состоянии, то плачь и взывай к своему Создателю, да прострет Он Божественную Свою руку и изведет тебя из рва страстей, чтобы тебе не увязнуть и не погибнуть вовеки.
Буди, Господи! Даруй одним чистоту и рассуждение, другим подай просвещение Твоего божественного ведения, а иных одари совершенством и бесстрастием, да бесстрастно прославляем Тебя во веки нескончаемых веков. Аминь!
ДЕВЯТЫЙ ГЛАС ТРУБЫ,
носящий образ девяти ангельских чинов и возвещающий нам о совершенной любви
Итак, по Божественной благодати, миновало и восьмое число, девятое же по порядку заняло свое место, нося образ девяти [ангельских] чинов, коими прославляется Бог всяческих. Под их духоносную лиру я воспою для братьев моих читателей совершенство любви, сотворю мысленное торжество и призову сладкогласные вышние силы со всеми святыми и Матерью Господа нашего, чтобы с дарованной ими помощью превознести Бога, вечно славимого и всеми всегда воспеваемого вовеки!
Придите же и вы, братья мои, к мысленному торжеству любви, ибо сегодня примет она всех и будет скорой предстательницей каждого, кто ее возлюбил, только бы вняли они ее призыву! Как же начать мне похвалу моей Любви? Никоим образом не осилить мне сей труд, но ты сама научи меня, что говорить, о истинная и сладкая Любовь. Ибо, дорогие мои братья, как же мне собственными своими силами написать и поведать о столь великом даровании, которое превосходит меру человеческой силы? Какой смертный язык сможет рассказать о таковой небесной пище и наслаждении святых ангелов, пророков и мучеников, подвижников и преподобных и всего сонма праведных, пребывающих на Небесах?
Поистине, братья мои, даже если мне будут дарованы все языки человеческие, бывшие от Адама и до сего дня, то и тогда я не смогу достойно говорить о блаженной Любви, если Сам сладчайший Иисус, Самоистина и Любовь, не дарует мне силу слова, и мудрость, и ведение, чтобы посредством человеческих уст сладчайший Иисус и говорил, и был восхваляем. Ведь Любовь есть не что иное, как Сам возлюбленный Спаситель и всещедрый Отец с Божественным Духом.
О сладчайший Иисусе! Принимая все другие божественные дарования, которые принято называть добродетелями, человек испытывает особое, вызываемое восприятием каждого из них, чувство и ощущает действие Божественной благодати, являющее величие превосходящей все красоты и силы. Ощущает он и различие дарований между собой, ибо хоть они и происходят из одного источника, но различаются степенью причастия Божественному озарению.
ebooksa