Сейчас терпением скорбей ты должна показать, что любишь Христа. И снова придет благодать, и снова уйдет. Только ты не прекращай со слезами ее искать.
У тебя перед глазами есть Старица [игумения,] все святые сестры. Есть у тебя Старец, который входит
Так вот, матери и сестры мои в Господе возлюбленные, снова послушайте меня, вложите мои слова в ваши уши,
Монах без терпения — это светильник без елея.
Пишу убористо, берегу бумагу, так как у меня ее мало. И этот лист пахнет средством от клопов и блох, потому что его мне прислал один врач, который со мной переписывается. Так что вы уж простите меня.
Итак, расскажу вам кратко, в немногих словах.
Я жил в миру и тайно творил суровые, до пролития крови, подвиги. Ел после девятого часа, раз в два дня. Пендельские горы и пещеры знали меня как нощнаго врана, алчущего и плачущего, ищущего спасения. Я испытывал, могу ли вынести болезненные труды, чтобы уйти в монахи на Святую Гору. И когда я хорошо поупражнялся несколько лет, просил Господа простить меня за то, что ем раз в два дня, и говорил, что, когда приду на Святую Гору, буду есть раз в восемь дней, как рассказывают жития святых.
А когда я пришел на Святую Гору и, усердно поискав, не нашел никого, кто бы ел реже чем раз в день, — не нахожу слов, чтобы вам рассказать о слезах и боли моей души и воплях, от которых содрогались горы. День и ночь я плакал о том, что не нашел Святую Гору такой, какова она в писаниях святых отцов.
Пещеры всего Афона принимали меня как гостя. Шаг за шагом, как олени, которые ищут источники вод[162], чтобы утолить свою жажду, стремился я найти духовника, который научил бы меня небесному созерцанию и деланию.
Наконец после двух лет многотрудного поиска и купели слез решил я остановиться у одного простого, благого и незлобивого старчика вместе с другим братом[163]. И Старец дал мне благословение подвизаться, сколько я могу, и исповедоваться у духовника, который мне понравится.
Итак, я оказывал совершенное послушание.
А прежде чем я поселился у Старца, у меня было такое обыкновение: каждый день пополудни в пустыне, где живут только звери, я садился и два-три часа безутешно плакал, пока земля не становилась мокрой от слез. И устами я говорил Иисусову молитву. Я не знал, как говорить ее умом, но просил Пресвятую Богородицу и Господа дать мне благодать говорить молитву умно, как о том пишут святые в «Добротолюбии».
Ибо, читая его, я понимал: что-то такое существует, но у меня этого нет.
И однажды случилось у меня много искушений. И весь тот день я взывал с еще большей, [чем обычно,] болью. И наконец вечером, когда солнце уже садилось, я умолк, голодный, изнуренный слезами. Я смотрел на церковь Преображения на вершине [Горы] и просил Господа, обессиленный и израненный [душой]. И мне показалось, что оттуда пришло стремительное дуновение. И наполнилась душа моя несказанным благоуханием. И сразу начало мое сердце, как часы, умно говорить Иисусову молитву. И вот, я поднялся, полный благодати и беспредельной радости, и вошел в пещеру. И, склонив подбородок к груди, стал умно говорить молитву.
И только я произнес молитву несколько раз, как сразу был восхищен в созерцание. И хотя был внутри пещеры и дверь ее была затворена, оказался снаружи, на Небе, в некоем чудесном месте, с полнейшим миром и тишиной в душе. Совершенный покой. Я только об одном думал: «Боже мой, пусть я более не вернусь в мир, в болезненную жизнь, а останусь здесь». Затем, когда Господь меня упокоил столько, сколько хотел, я снова пришел в себя и оказался в пещере.
С тех пор молитва не переставала умно совершаться во мне.
Когда после этого я пришел к Старцу, тогда приступил к большим подвигам, всегда с его благословением.
И однажды ночью, когда я молился, снова пришел в созерцание, и был восхищен мой ум на некое поле. И были там монахи, по порядку построенные в ряды на битву. И один высокий полководец подходит ко мне и говорит: «Хочешь, — говорит мне, — встать в строй, сражаться в первом ряду?» И я ему ответил, что весьма желаю биться один на один с черными эфиопами, [которые выстроились] напротив, прямо перед нами, испуская огонь и рыча, как дикие собаки, так что один их вид вызывал у тебя страх. Но у меня не было страха, потому что была у меня такая ярость, что я готов был своими зубами разорвать их. Правда, я и будучи еще мирским был отважен душой. И тогда полководец взял меня из рядов, где было множество отцов. И когда мы прошли три или четыре построенных ряда, он поставил меня в первый ряд, где были еще один или двое лицом к лицу с дикими бесами. Они готовы были броситься на нас, а я дышал на них огнем и яростью. И там он меня оставил, сказав: «Если кто желает мужественно сразиться с ними, я ему не препятствую, а помогаю».
И снова я пришел в себя. И размышлял: «Интересно, что же это будет за война?»
Так вот, с тех пор начались дикие битвы, которые не давали мне покоя ни днем ни ночью. Дикие битвы! Ни часу покоя. И я тоже с яростью нападал на них.
ebooksa