Свиток Всевластия

– Что за дурные шутки?! – вскричал виконт.

Помье принялся колотить в дверь руками и ногами. Кавальон быстро перебирал в голове версии объяснения…

Но объяснение пришло само.

– Ну что, голубки? – раздался снаружи противный голос. – Спохватились, а тут и заперто? Хе-хе! Не надо было лезть куда не следует! Вы покойнички! Солому мы уже разложили. Сейчас брат принесет факел и весь этот вертеп вместе с вами отправится к праотцам! Можете пока мне исповедаться, хе-хе-хе! Причастить не обещаю, а вот про грехи послушаю с удовольствием!

17

Прачка Тереза Троншар примеряла жемчужные серьги. Они хорошо сочетались с таким же кольцом, но не очень подходили к изумрудному ожерелью и огромной алмазной броши, прицепленной к чепцу на манер кокарды. До тридцати пяти лет Тереза ничего подобного не видала, но за последние несколько месяцев, с тех пор как жизнь ее и ее братьев резко изменилась, уже привыкла быть обладательницей сокровищ. На улицу она их, естественно, не носила и то, что драгоценности в конце концов будут проданы, понимала, но все равно была рада. Тереза любила надевать украшения умершей госпожи Жерминьяк и вертеться в них перед зеркалом. По вечерам при свете масляной лампы, отражающемся от граней драгоценных камней, ее лицо казалось не таким уж и черным, не таким уж и безобразным, не таким уж и морщинистым.

Новые серьги принес Дени – Терезин младший брат. Вместе с ним на улице Шарантон, в предместье Сент-Антуан, жил старший братец – Жак. Позавчера переехала к ним и Тереза.

В арендованной братьями комнатке в трехэтажном доходном доме с окнами на Бастилию прачка бывала и раньше. С тех пор как они с Жаком и Дени стали не просто родней, а еще и сообщниками, Тереза наведывалась к ним едва ли не каждый день: узнавала, какие новости, давала руководящие указания, сообщала сведения о Помье и важнейшие сплетни с рынка. Братья давно уговаривали ее бросить этого обормота. Та долго не решалась (все-таки столько лет… будущее дитя… да и любовь, черт возьми!), но однажды, после того как Люсьен в очередной раз проявил свою скотскую сущность, не выдержала. Ушла, не объяснившись, оставив все (хотя, в сущности, что у них было?), бросив заодно и эту треклятую стирку. Жак с Дени вполне могли прокормить себя сами и обеспечить сестричку. Не то что этот чертов писатель, привыкший сидеть на чужой шее!

Определенной профессии ни у одного из братьев не было. Жака, правда, пытались учить ремеслу. Тринадцати лет его отдали в мастерскую лудильщика. Через год он оттуда сбежал, сообщив, что хозяин ничему его не учил, а только и делал, что поколачивал да заставлял исполнять обязанности слуги. Его отдали к сапожнику – но и там братец долго не задержался. Обрюхатил хозяйскую дочку и был выгнан вон под стоны и причитания женской части семейства. После этого бродяжничал, скитался, ожидая, когда утихнет отцовский гнев, зарабатывал одному ему известными способами, но домой как-то раз все-таки заявился. Оказалось, что родители еще не оставили надежды дать ему профессию. Получив причитающуюся трепку, Жак был немедленно отдан в ученики ножовщику. Это было плохое решение. Парень за время скитаний набрался дурных привычек, а ножовщик оказался еще более вздорным, чем два предыдущих учителя. Девять месяцев спустя после очередной ссоры Жак пырнул хозяина его же произведением. Это уже было посерьезнее порчи девок. Брату грозила виселица, и он снова исчез. В этот раз надолго. Через десять лет, когда все давно считали его мертвым, Жак опять объявился в родных местах. За это время он успел пожить жизнью разбойника, посидеть в тюрьме и теперь горел желанием создать семью и порвать с преступным миром. Первое Жаку пока что не удалось. Что до второго, то он успел сменить немало мест (стекольная фабрика, красильня, салотопильный завод, обойная мануфактура) и всюду переругался, пока не нашел подходящего по характеру ремесла. Уже четыре года Жак работал мясником. Бойни, расположенные в центре Парижа, вечно служили объектом критики. Жак как раз и был одним из виновников жалобных бычьих стонов, мешавших покою добропорядочных горожан. Потоки крови, что текли по главным столичным улицам вперемешку с нечистотами и сворачивались под колесами экипажей, были его рук делом.

Жизнь Дени была не так насыщенна. Учить его ничему даже и не пытались: на то, чтобы заниматься младшим из сыновей и предпоследним в семье ребенком, у родителей, произведших на свет пятнадцать младенцев и выкормивших из них две трети, не оставалось уже ни сил, ни желания. Сколько себя помнила Тереза, Троншар-младший только и делал, что ошивался где-то на улице. Так прошло его детство, так прошла юность, так было и сейчас. Где-то в промежутках между этими прогулками Дени успел жениться, разругаться с женой, выгнать ее из дому, сойтись с другой, потом с третьей, потом с четвертой… Пожалуй, он получился самым смазливым из всей семейки. Не будь этот человек ее братом, Тереза, пожалуй, считала б его мерзавцем и разгильдяем, кем-то вроде Помье. Но Дени приносил домой деньги. Он не очень распространялся, где именно их берет, но прогуливаться предпочитал на рынках, там, где много народу, в местах разных зрелищ или на Гревской площади, когда там совершались казни. Не в пример литератору, у Дени всегда была куча карманных часов самых разных видов. Брат не знал, как ими пользоваться, зато умел выгодно и безопасно сбывать.

Сейчас братьев не было дома. Дожидаясь Жака с бойни, а Дени – с его любимой толкучки, Тереза варила суп и размышляла о деле. Они так и говорили: «наше дело».

Дело началось ранней весной, на следующий день после освобождения Помье из Бастилии. Виной всему было письмо.

Раньше Помье не особо-то слали письма. Он вообще мало кому был нужен. Никому, кроме Терезы, если быть точным. Несмотря на это прачка доблестно стерегла своего сожителя, стараясь пресекать на корню нарождающиеся попытки измены и ревнуя Люсьена даже без повода. Оставить без внимания письмо она, разумеется, не могла: любовные подозрения закрались сами собой, а незнание грамоты, превращавшее послание в тайный враждебный шифр, не могло не усугубить их. К счастью, на огонек заглянули братья. Дени был столь же необразован, как и Тереза, а вот Жак за годы скитаний и заключения сумел изучить азы грамоты. Писать он не умел, но с чтением кое-как справлялся. Грех было не подсунуть такому просвещенному человеку подозрительное письмо! Вот только оказалось, что это отнюдь не сердечные излияния и не литературный заказ, а нечто такое, чего Троншары никак уж не ожидали! Люсьен был обладателем секрета! И какого! Он участвовал в охоте за сокровищем, равного которому, судя по всему, не было! Жак несколько раз перечел письмо. В нем содержалось все: и сведения о свитке, и то, где его искать, и священная формула с указанием на место, где он «работает», и фамилии прочих охотников за волшебной реликвией. Жак и Дени были бы полными идиотами, если бы тут же не загорелись идеей добыть этот свиток всевластия. Тереза, признаться, сначала не очень-то верила, что такой существует. Но то, с какой скоростью бросился литератор к этому непонятному Кавальону, и то, каким возбужденным пришел он обратно, заставило прачку отбросить сомнения. А когда Помье ни в тот день, ни назавтра, ни спустя неделю так и не сказал подруге о своих поисках, так и не доверил ей тайну старинного заклинания, она почувствовала себя преданной. Выбор был сделан: Тереза перешла на сторону братьев.

Мнения о том, как надо действовать, у Жака и Дени расходились. Старший предлагал сначала разделаться с конкурентами. Младший – залезть в особняк Жерминьяков и стырить шкатулку по-тихому. В спорах уходило драгоценное время, верх брала то одна сторона, то другая, Троншары составляли разные планы, но по большому счету не выходило ни то ни то. В доме на улице Кенкампуа были слишком бдительные слуги: все попытки проникновения сорвались и братья каждый раз едва-едва уносили ноги. Убийство виконта, на котором однажды настоял Жак, тоже не удалось: д’Эрикур, приглашенный в тихий уголок Булонского леса с помощью составленного общественным писарем послания, под которым была подпись «Кавальон», на свидание не явился. Видимо, что-то почуял.

Что удавалось братьям лучше всего – так это слежка. Там, где не хватало двух пар глаз, в ход шли Терезины. Если недоставало и этого, можно было нанять друзей и старых подельников – разумеется, не посвящая их в истинную цель наблюдений. И Помье, и Кавальон, и д’Эрикур – все трое были под колпаком. Впрочем, несмотря на мастерство Дени и Жака, они все-таки начали замечать за собой хвост. Сначала Троншары решили, что это их промах, и даже хотели временно отказаться от наблюдений… Но оказалось, что так даже лучше! Перепуганные соперники, заметив за собой слежку, выдумывали невесть что, паниковали и готовы были вот-вот отказаться от поисков. Страх был более действенным средством, чем нож. Троншары решили поддерживать опасения конкурентов и начали изучать их иллюзии, чтобы впоследствии всячески раздувать их.

Впрочем, оказалось, что запугиванием и игрой с чужим воображением занимаются не они одни. Однажды, наблюдая за Люсьеном, Жак застал его беседующим с каким-то типом, называвшим себя членом тайной организации и заявившим на свиток свои права. Помье тогда чуть в штаны не наложил. Куда ему было тягаться в храбрости с мясником, которому иногда приходилось ловить на парижских улицах быков, обезумевших от боли и вырвавшихся на волю! Сгорая от желания узнать о свитке побольше и ничуть не боясь запугавшего Помье болтуна, Жак увязался за этим типом, дождался, когда они оказались в безлюдном месте, набросился, скрутил и приволок в укромное место.

Пытали члена ордена все вместе. Каких только способов не испробовали! Поначалу никому не верилось, что этот паренек – всего лишь слуга виконта, отправленный припугнуть Терезиного сожителя. Но ничего другого, кроме признания в розыгрыше Помье, из пленника так и не вырвали. Чтобы замести следы, не оставалось ничего, кроме как умертвить его, привязать камень на шею и бросить в Сену.

Тереза ругала брата за необдуманное злодейство. Она полагала, что этот прокол повредит им. Не тут-то было! Виконт д’Эрикур оказался таким безумцем, что не только встроил это бесполезное преступление в общий план своих преследователей, не только вообразил убийство лакея угрозой для себя, но и углядел на спине покойника, среди множества ножевых ранений, нанесенных Жаком, какой-то дурацкий символ. Не подыграть ему было бы просто грехом. А возможность это сделать представилась на удивление скоро.

Вернее, это была не возможность, а страшная, мучительная и жестокая необходимость. Необходимость мести. Тереза прощала Люсьену многое – и безденежье, и безделье, и нежелание жениться. В крайнем случае, могла поколотить его. Но вот измену не компенсировали никакие побои. И главное – с кем! С самой уродливой женщиной на земле, по рассказам братьев, следивших за конкурентами! Эту негодяйку Николь нельзя было оставлять в живых. Тереза самостоятельно спланировала ее убийство и наблюдала за ним от начала и до конца. На спине у любительницы чужих мужиков начертили крест – кушайте на здоровье, господа фантазеры, вот вам еще одно преступление «ордена тамплиеров».

В общем, страху на господ искателей сокровищ нагнали изрядно. Может, даже слишком увлеклись. Чувствовать свою силу и безнаказнность Троншарам, конечно, нравилось, но к обретению свитка все эти фокусы с нагнетанием страха пока что их не приблизили. Время от времени братья предпринимали попытки проникновения в особняк Жерминьяков, но выкрасть шкатулку не удавалось.