Участок двора в районе подъезда был абсолютно безлюден — по крайней мере в пределах видимости. Они поднялись в квартиру, вошли в гостиную, и Тополянский, не раздеваясь, уселся на диван рядом с измученным Фогелем.
— Еще раз, высокочтимый Ефим Романович, приношу вам искренние мои извинения за беспочвенные подозрения, доставленные неудобства и волнения, коими причиной были, как вы, наверно, изволите догадываться, не прихоти и вздорности нашей следственной службы, а исключительно ход событий, до сих пор не менее загадочных и странных, чем представлялись они все прежние дни, — завернув этот витиеватый литературный фортель, Тополянский устало выдохнул и завершил: — Завтра многое проясниться. Не дрейфьте, любезнейший. Ваши испытания подходят к концу. Вас никто убивать или калечить не собирается — поверьте старому сыскарю. Над вами нагнали свинцовых туч и напрудили под ногами кровавых луж, чтобы вас подавить психологически. Зачем безумствовали эти убийцы невинных людей — честно признаюсь, не знаю. Разве что репутацию вам испортили, ремеслом своим заниматься, скорее всего, больше не сможете. Но прокормитесь как-нибудь. Все образуется. Для вас. Мне вот хуже. Я потерпел сокрушительное поражение — впервые в профессиональной карьере. Меня в лучшем случае вышвырнут, а в худшем…
Он сделал паузу, подобающую драматизму момента, добавил: «…и вовсе…», но продолжать не стал, посчитав, что создал достаточно мрачный фон, на котором Фогелево будущее уже не должно рисоваться тому слишком беспросветным. Тополянский сам не верил ни единому своему слову и занимался скорее психотерапией на чистой импровизации и исключительно из гуманных соображений. Ну, и для того, чтобы подследственный не дергался и спокойно переспал еще одну ночь в укрытии. Надежном ли? Все равно, другого не дано.
Алексей Анисимович поднялся и со словами «позвольте откланяться» двинулся к выходу. Вадик пошел запирать за ним дверь. У порога шеф остановился и, пристально посмотрев Вадику в глаза, прошептал:
— Не спи, сынок. Лучше не спи. Вдруг все же проследили. Оружие проверь. Они как призраки. Всепроникающие и бесследные. Теперь, я уверен, им понадобится он сам. Что-то мне подсказывает — час его пробил. Я бы тебя усилил, но — сам понимаешь!.. — и Тополянский вышел.
Мариничев резко провернул замок, чтобы звук был отчетлив. Это входило в его намерения. Последние часы Вадик погружен был в раздумья о происходящем, и по дороге сделал некоторые важные допущения. Главное, наиболее неприятное из них состояло в том, что сегодня всех их могут убить. Шефа, его самого, Рустамчика. Всех, кроме Фогеля. И убить должны на глазах этого самого, черт бы его побрал, клеточника. А самого оставить в живых, чтобы созерцал он трупы своих сторожей и опять содрогался от ужаса. Им надо, чтобы он
Вадик наклонился к низковато для него расположенному дверному глазку и, благо тот был панорамным, сумел еще несколько мгновений наблюдать спину Тополянского, спускавшегося налево, по неширокому лестничному пролету. Он прикинул, сколько понадобится времени шефу, чтобы спуститься к выходу. Затем надо тихонько открыть замок, незаметно проследовать за ним и убедиться, что тот благополучно добрался до машины. Вадик не стал делиться с начальником и своим тревожном предчувствием. Просто решил втихаря прикрыть его хотя бы на этой короткой дистанции.
Он уж было приготовился провернуть ключ, но последний взгляд в прицел глазка заставил замереть, затаить дыхание. С верхней площадки, с последнего этажа спускался невысокий человек в черной куртке и кепке. Двигался ритмично, пружинистыми шагами-прыжками через две ступеньки, отталкиваясь носками кроссовок. Что-то кошачье было в его пластике. Вадик выждал, левой «рабочей» рукой выхватил пистолет, почти одновременно правой резко провернул замок и распахнул дверь в тот момент, когда незнакомец уже находился к нему спиной, занеся ногу над последней ступенькой лестничного пролета.
Скорость, с которой этот тип выхватил пистолет и пальнул, восхитила бы и самого быстрого ковбоя Дикого Запада. Он стрелял не оглядываясь, из-под руки, на звук двери, что и дало Вадику единственный шанс уцелеть. Пуля прошла в сантиметре от шеи и вонзилась в металлический косяк, срикошетив в противоположную стену. Вадик вдавил спусковой крючок «Макарова» и положил пулю аккурат под лопатку противника, а вторую в затылок. Человек рухнул на спину, кепка свалилась с головы, обнажив короткие светлые волосы. Их уже окропили кровавые брызги.
Не раздумывая ни секунды, Вадик бросился к лестнице, перепрыгнул через обмякшее тело стрелка и ринулся вниз, держа пистолет на боевом взводе. И второй раз за краткий миг судьба подарила жизнь. Точнее — металлическая кромка перил, принявших на себя пулю, траектория которой проходила по его черепу. Вадик отпрянул, прижался к стене, уходя из сектора обстрела. Палили с нижнего этажа в лестничный проем. Выждав секунд десять, он стал медленно спускаться, спиной вжимаясь в стену. Он понимал, что медленно нельзя. Тополянского могут спасти только его моментальные действия. Но верх брало элементарное благоразумие: переть сломя голову без прикрытия по полутемной лестнице навстречу прицельному огню было губительным для него и, соответственно, для шефа. Наконец, когда он прошел второй этаж, нервы не выдержали, и, послав все к чертям, Вадик длинными прыжками преодолел два лестничных пролета, стреляя наугад вниз, предположительно по холлу первого этажа.
Но там уже никого не было.
Ударом ноги Мариничев распахнул дверь подъезда и резко отклонился назад, встав под защиту левой створки. Он услышал, как мощно взревел двигатель, затем раздались два выстрела, пули влетели в проем открытой двери и продырявили почтовые ячейки в трех метрах от него. Мариничев упал ничком, растянувшись вдоль порога, и из этого положения увидел стремительно удаляющийся черный джип. Разглядеть номер не удалось по той простой причине, что его не было вовсе.
Выждав секунду-другую, Вадик резко оттолкнулся руками от пола, выбросил корпус наружу и перекатился по мокрому тротуару влево, чтобы не оказаться статичной мишенью. «Форд» Тополянского с Рустамчиком за рулем стоял на прежнем месте. Вадику не требовалось богатого воображения, чтобы представить себе, в какой форме находится их водитель-ас. Он ринулся к машине, правой рукой на ходу доставая мобильный, а в левой сжимая уже бесполезное оружие.
Рустамчика убили выстрелом в голову. Он так и остался сидеть, откинувшись в водительском кресле, с открытыми глазами, в которых застыло недоумение. Кровь тонкой змейкой ползла от виска к подбородку и дальше, по отвороту кожаной куртки, окрашивала газету, лежавшую у него на коленях: Рустамчик интересовался новостями спорта.
Слава Богу, Тополянский был жив. Он лежал на проезжей части метрах в трех от машины. Голова его была неестественно повернута влево.
— Что?! Что?!» — крикнул Вадим, склонившись над шефом.
— Шея, — только и смог вымолвить Тополянский сквозь стон и то ли умер, то ли потерял сознание.
Жираф одной рукой пытался нащупал пульс, а другой набирал по мобильному дежурного по управлению. Назвал адрес, потребовал патрульную машину и срочно связать с Пустолеповым, замом начальника их департамента. Удерживая звонок, вызвал скорую. Минут через пять соединили, доложил ситуацию, получил приказ дождаться криминалистов и ехать в управление вместе с Фогелем.
Разумеется, Пустолепов объявит план «Перехват» и, конечно же, никого не перехватят. Вадик еще подумал, в каком сейчас состоянии кроссвордист — небось, забился в клозет и молит о пощаде своего еврейского бога.
Подъехала патрульная и сразу вслед за ней скорая. Вадик ткнул им под нос удостоверение, велел никого не подпускать к автомобилю — любопытствующий народ уже выглядывал из окон и подтягивался из соседних домов. Врач и медсестра склонились над Тополянским и после короткого осмотра стали накладывать шину, предварительно вколов обезболивающее. Когда носилки подняли, Алексей Анисимович сквозь начавшийся бред вдруг отчетливо пробормотал: «беги к нему» — и потерял сознание.
ebooksa