Клеточник, или Охота на еврея

22
18
20
22
24
26
28
30

Юлия Павловна принесла «Обратный словарь русского языка» и жестом показала — идет на кухню ставить чайник. Вадим раскрыл первый альбом.

Юноша Фогель, очевидно, рассчитывал, что его «досье», все написанное на заре журналистской карьеры, продемонстрирует кому надо его уровень и опыт и поможет трудоустроиться. Надеялся парень. Статейки о тружениках московского быта, об ударниках пятилетки, о новшестве на фабрике игрушек, интервью с поэтом-песенником, славившим Родину, — штук пятьдесят материалов, среди которых были и совсем коротенькие информации без подписи, гордо желтели от времени, присобаченные канцелярским клеем к тонким листам увесистого крупноформатного альбома. Публикации сперва в комсомольской газете, потом в более серьезной и известной. А вот и первый кроссворд — снова в молодежном издании. Скорее всего дебют: жирно обрамлен красным фломастером. Только вот имени составителя нет — странно. И дальше кроссворды. Также анонимные. А вот уже один авторизован, но другое издание, журнал «Ровесник». Тоже фломастером выделен. Видимо, впервые предложили раскрыть «инкогнито».

Вадим долистал до конца — ноябрь 75-го года. Пустой номер! Он захлопнул альбом и тут обнаружил под ногами незаметно выпавший листок — вырезку. Поднял. Это был кроссворд, почему-то не приклеенный. Вадик хотел было сунуть его куда попало в альбом, но взгляд остановился на мелкой подписи под кроссвордом. И тут он вошел в такой ступор, из которого выводит лишь неожиданный пистолетный выстрел над ухом.

Подпись гласила: «Составил Сергей Алешин».

Это был отец Федора Захаровича Мудрика. Человек, до поры до времени лежавший под камнем Круглогорского захоронения самоубийц и безымянных грешников.

Та же молодежная газета, в которой печатал свои кроссворды молодой Фима Фогель.

Вадим наконец опомнился и бросил взгляд на дату, сохранившуюся по нижнему краю газетной полосы. Быстро вернулся к первому фогелевскому кроссворду: датирован неделей позже.

Во второй раз за несколько секунд словно током пробило: стало быть, соперник на газетной полосе, конкурент. Вот оно — «Кон-т»!

Неслышно подошла Юлия Павловна и жестом пригласила на кухню. По глазам его поняла: найдено нечто решающее, может быть, спасительное.

Так оно и было.

Глава 3

Час «X»

Вадик разместился на узком пластиковом стуле у постели Тополянского, а сам Алексей Анисимович, к вящей радости оперативника, мелкими шаркающими шажками, но самостоятельно передвигался по палате, и лишь наложенный на шею лангет (Тополянский объяснил, что именно так называется эта несъедобная гипсовая штука) напоминал о чудом сохранившейся жизни.

Перед тем, как покинуть квартиру Фогеля и его, возможно, овдовевшей супруги, Жираф минут десять просидел молча, обездвиженный и ошарашенный открытием. Юлия Павловна со скорбным видом расположилась рядом и тоже молчала.

Он пытался осмыслить произошедшее за последние дни. Фабула, по которой Мудрик поставил этот кровавый спектакль, более или менее прояснялась. Но мотивы и психологические аспекты рисовались смутно, едва проступали в тумане минувших десятилетий, а догадки представлялись просто дикими.

В конце концов, Вадик решил, что делать дальше. Первое — выбраться из квартиры живым и незаметно. Второе — попасть к Тополянскому, опять же не приведя хвоста, доложить об открытии и получить совет (он же приказ), как действовать дальше.

Запихнув в карман обнаруженный листок и вырванный из альбома первый кроссворд Ефима Романовича, Вадик написал на клочке бумаги инструкцию для психологически подавленной женщины:

«Надежда есть. Никуда не выходите из дома минимум двое суток. Никому не открывать. К телефону подходите, но кто бы ни звонил — ничего не известно, ничего не изменилось. Будет информация, дам знать. Сейчас возьмите помойное ведро, идите к мусоропроводу, дверь оставьте приоткрытой. Не унывайте. Все будет хорошо. Эту записку — в унитаз».

Проверившись через полуоткрытую дверь, Видим поднялся на лифте на последний этаж, вскрыл отмычкой замок чердака и вышел на улицу через соседний подъезд, используя тот минимум конспирации, который был возможен в данных обстоятельствах. Он понимал также, что, захватив Фогеля и нейтрализовав Тополянского, великий и ужасный Мудрик потерял интерес ко всем прочим, вовлеченным в операцию. Ко всем, кроме него, Вадима Мариничева. Что и понятно: на кладбище труп киллера, а этот прыткий и упрямый сотрудник напал на след отцовской могилы.

Его ищут профессионалы. Но вряд ли с шумом и помпой. С ним хотят разделаться так же тихо, как с предыдущими жертвами. Значит, никаких операций «Перехват»: задействованы избранные, какая-то компактная спецгруппа. Это дает небольшой шанс продержаться подольше. Ехать к Тополянскому — риск. Но есть вероятность, что он их уже не интересует: подполковника выбили из игры. Все дело в упрямстве и амбициях наглого опера. По крайней мере, высокое начальство точно от него открестилось, коллеги тоже. Он псих-одиночка. Можно рискнуть. Главное — не подцепить хвоста. И Вадим позвонил Алексею Анисимовичу, воспользовавшись их секретным телефоном. Сказал только три слова: «Нашел. Скоро приеду». Услышал: «Жду».