– На сколько?
Он вытащил бумажник, заглянул в него и рассмеялся.
– А на сколько хотите, – сказал он. – Ну, скажем, на восемь тысяч песет. Кажется, тут примерно столько и есть.
Тогда это почти равнялось тысяче долларов.
– Хорошо, – сказал я. Блаженное состояние внутреннего покоя вмиг исчезло, и вернулось ощущение сосущей пустоты, сопутствующее азарту. – Кто открывается первым?
– Открывайтесь вы.
Мы потрясли по тяжелой серебряной монете в сложенных скорлупками ладонях, потом каждый, не глядя, выложил свою монету на тыльную сторону левой ладони, прикрыв ее правой.
– Что у вас? – спросил он.
Я открыл свою монету, она лежала вверх профилем Альфонсо Тринадцатого в младенчестве.
– Орел, – сказал я.
– Ну, тогда забирайте эти чертовы бумажки и будьте добры, закажите мне выпить. – Он опорожнил свой бумажник. – Не хотите купить у меня отличное пердеевское[87] охотничье ружье?
– Нет, – сказал я. – Но послушайте, Луис, если вам нужны деньги…
Я протянул ему туго свернутую пачку плотных, блестящих зеленых банкнот по тысяче песет.
– Не дурите, Энрике, – сказал он. – Игра есть игра.
– Да, но мы достаточно хорошо знакомы…
– Не настолько.
– Ладно, – сказал я. – Тут решать вам. Тогда что будете пить?
– Как насчет джина с тоником? Прекрасный, знаете ли, напиток.
Мы пили джин с тоником, и я чувствовал себя отвратительно из-за того, что разорил его, и восхитительно из-за того, что выиграл деньги, и джин с тоником никогда в жизни не казался мне таким вкусным. Бесполезно врать и притворяться, будто ты не рад выигрышу, но этот парень, Луис Дельгадо, был отчаянным игроком.
– Не думаю, что игра доставляет наслаждение, если ставишь на кон только то, что можешь себе позволить. Вы согласны, Энрике?