– Немыслимо? – повторил Пронин.
– Конечно, немыслимо! – воскликнул Прибытков. – Немыслимо отрицать, когда тебя обвиняют в том, что ты китайский император или что ты хочешь продать луну бразильским плантаторам!
Пронин закусил губу, – в словах Прибыткова заключалось немало правды; он сам не захотел после войны остаться в органах государственной безопасности, потому что чувствовал себя неспособным быть Жюль Верном, находясь на посту следователя.
Всё же Пронин улыбнулся.
– Но если вы не будете отрицать, что вы китайский император, и впрямь могут подумать, что вы есть то лицо, за которое вас принимают?
– Ну и пусть думают! – выкрикнул Прибытков. – Я уже привык к этому. Вы знаете, в чем меня обвиняли? В том, что я хотел взорвать весь Советский Союз…
Пронин нахмурился.
– Вот что, Евгений Савич, – сказал он почти недружелюбно. – Если вы не перемените тона, разговора у нас с вами не получится.
– А я и не жду ничего доброго от разговора с вами – насмешливо сказал Прибытков. – Вы не лучше других.
– Конечно, – согласился с ним Пронин. – Только что же получится, если вы будете так себя вести?
– Сказать? – вызывающе спросил Прибытков. – Пожалуйста, я знаю всё наперёд. Савельев умер. Он не убит, не отравлен, с ним вообще не случилось ничего противоестественного. Умер, так сказать, своей смертью. Но рядом есть враг народа, человек, некогда осуждённый по пятьдесят восьмой статье. Подать сюда Ляпкина-Тяпкина! Разве прокурор откажет себе в удовольствии сфабриковать дело о том, как враг народа умертвил передового рабочего, тем более, что врага не надо даже искать, человек с готовым ярлыком находится прямо перед глазами! И совершенно неважно признаюсь я или не признаюсь, прокурор убедительно докажет, что я в шапке-невидимке пробрался в хату Савельева и подсыпал отравы в пищу, а поскольку никто в этом доме, кроме Савельева, не отравился и версия эта не выдерживает критики, будет доказано, что карманный электрический фонарик на самом деле был таинственным аппаратом, посредством которого я направлял из своей квартиры какие-нибудь смертоубийственные лучи на передовых советских людей и только благодаря исключительной бдительности товарищей Пронина и Матвеева сохранена жизнь всех наших маршалов и министров…
Прибытков, захлебываясь, выпалил эту тираду и вдруг смолк, точно поперхнулся, сжал губы и отвернулся.
Иван Николаевич никогда не представлял себе, что Прибытков может быть таким, он ждал серьёзного обстоятельного разговора, а вместо этого – ничем неоправданное упрямство, какой-то истерический взрыв.
Ах, секретарь райкома, секретарь райкома! Не рисуй себе людей такими, какими они должны быть, принимай их такими, какие они есть, со всеми их достоинствами и с недостатками… Сколько горечи должен был накопить в себе этот человек, если он кричал так на того, кто пришёл к нему с самыми добрыми намерениями, – этого Прибытков не мог не понимать, – и хотел как-то облегчить его участь!
Пронин молчал. Он был бессилен повернуть разговор в то русло, которое могло бы привести их к какому-то взаимопониманию.
Кто-нибудь другой пожал бы плечами, встал и ушёл, – когда человек тонет и ему протягивают руку помощи, а он отпихивает её, остаётся только сказать: ну что ж, то твоя воля…
Но это был Пронин!
Партийный руководитель всегда должен чувствовать себя хоть немного да педагогом, а иногда и очень много. Коммунист, избираемый секретарём райкома, должен понимать, что по отношению ко всем людям в районе он прежде всего учитель, а если он этого не понимает, пусть и не становится на этот пост, пусть на районной конференции поблагодарит товарищей за честь, за доверие и заранее откажется от тяжёлой неблагодарной работы, с которой наверняка не справится, если не чувствует себя педагогом.
Прибытков опустил голову, опёрся локтями в колени, закрыл ладонями лицо и молчал, молчал, он не хотел ни с кем и ни о чём говорить. Молчал и Пронин, он не знал, что сказать Прибыткову, чтобы вызвать его на разговор, не знал какие слова могут дойти до его сердца, не было у Пронина таких слов и, может быть, ни у кого в мире не было слов, которыми можно было бы растревожить это измученное и обиженное сердце.
Но это был Пронин. Надо было иметь его терпение и его веру в людей…
ebooksa