– Парень был бы неплох, если бы остригся. Теперь новая мода – обрезать косы.
Его бритва ходила так близко от небритой макушки Ван Луна, что тот закричал:
– Нет, нет, мне нельзя стричься, не спросившись у отца!
И цирюльник засмеялся и оставил в покое его макушку. Побрившись и отсчитав деньги в сморщенную от воды ладонь цирюльника, Ван Лун на мгновенье пришел в ужас. Какие траты! Но, идя по улице и ощущая свежий ветер на чисто выбритой коже, он сказал себе: «Ведь это только раз в жизни!»
Потом он пошел на рынок, купил свинины и смотрел, как мясник заворачивает покупку в сухой лист лотоса; потом, после некоторого колебания, купил немного говядины. Когда все было куплено, даже квадратики творога из сои, дрожащие, как студень, на капустном листе, он зашел в свечную лавку и там купил две курительные палочки. После этого он с великой робостью направился к дому Хванов.
Когда он подошел к воротам дома, его охватил страх. Зачем он пошел один? Нужно было попросить отца, или дядю, или даже соседа Чина, попросить хоть кого-нибудь пойти с ним вместе. Ему еще не приходилось бывать в доме Хванов. Как теперь войти с покупками к свадебному пиру в руках и сказать: «я пришел за женщиной»?
Ван Лун долго простоял на одном месте, глядя на ворота. Они были плотно закрыты; две большие деревянные створки, выкрашенные черной краской и окованные железом, находили одна на другую. Два каменных льва стояли на страже, по одному с каждой стороны. И ни одной души, кроме него. Он повернул назад. У него не хватало смелости войти.
Вдруг он почувствовал слабость. Сначала нужно пойти и поесть немного. Он еще ничего не ел, забыл о пище. Он зашел в маленькую харчевню и сел, положив на стол два медяка. Грязный мальчик в лоснящемся черном фартуке подошел ближе, и он крикнул ему:
– Две чашки лапши!
Когда ее подали, он с жадностью проглотил лапшу, запихивая ее в рот бамбуковыми палочками, а мальчик стоял рядом и вертел медяки в черных от грязи пальцах.
– Еще хочешь? – спросил он равнодушно.
Ван Лун отрицательно покачал головой. Он выпрямился и посмотрел вокруг. В маленькой и темной, заставленной столами комнате не было никого знакомых. Несколько человек сидели за едой или за чаем. Это была харчевня для бедняков, и среди них он казался опрятным и чуть ли не богачом, так что проходивший мимо нищий начал просить, обращаясь к нему:
– Сжалься, учитель, дай мне мелкую монету, я умираю с голода.
До сих пор ни один нищий не просил у него милостыни, и никто не называл его «учителем». Он был польщен и бросил в чашку нищего два гроша, и тот быстро схватил их черной, как птичья лапа, рукой и спрятал в своих лохмотьях.
Ван Лун сидел, а солнце поднималось все выше и выше. Мальчик нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
– Если ты ничего больше не закажешь, – сказал он дерзко, – то тебе придется уплатить за стул.
Ван Луна разозлила такая дерзость, и он уже хотел встать, но при мысли, что нужно идти в дом Хванов за невестой, все тело его покрылось потом, словно он работал в поле.
– Принеси чаю, – сказал он нерешительно.
Не успел он опомниться, как чай был уже на столе, и мальчик спрашивал язвительно:
– А где деньги?