Алка знала, что Матвей испытывает к ней нечто большее, чем дружескую привязанность. Точнее, чувствовала, потому что Ольга-Рената ни разу даже не намекнула на это. Однажды сказав ей, ты не в моем вкусе, закрыла тему. Но ее глаза говорили об обратном. Алла ловила на себе ее полные нежности взгляды. Они ее смущали. В детдоме отношения между девушками не считались чем-то из ряда вон выходящим. Даже те, кто любил мальчиков, иногда спали и с девочками. Это безопасно и гарантирует стопроцентное удовольствие. А для Алки это было неприемлемо. Когда она слышала девичьи стоны с соседних кроватей, то накрывалась подушкой, если при ней подруги целовались, отворачивалась. Для нее существовала одна модель: муж, жена, дети. Крепкая семья, живущая в большом доме, макет которого она так старательно клеила из картона. Увы, не получилось у нее создать крепкую ячейку общества. Но рано ставить крест на своей мечте. Ей еще и тридцати нет.
– Если выживу, буду себе мужа искать, а не ждать милости от судьбы, – решительно проговорила Алка. Но тут же сникла.
Надо сначала выжить. И родить каратиста. А потом отдать и расколоть свое сердце на куски.
Алла закуталась в одеяло, привалилась спиной к стене, обхватила живот двумя руками и стала напевать песенку из мультфильма «Умка», успокаивающую их обоих.
Глава 6
Она гипнотизировала бутылку водки. Смотрела на нее уже минут десять. Приказывала: «Вызови во мне отвращение! Ты же противная. Дешевая, горькая, от тебя будет голова болеть…» Но водка на чары Элизы не поддавалась, она манила, обещая приятное тепло в желудке, легкое головокружение, спокойствие. Мы с тобой созданы друг для друга…
Богема не выдержала, схватила бутылку, крутанула крышку, плеснула себе чуточку, всего граммов пятьдесят, и залпом выпила. От такой дозы ничего не будет. Даже для здоровья полезно немного алкоголя, так врачи говорят.
Водка оказалась такой, как и предполагалось, горькой и противной. Ее бы охладить, но Элиза не хотела выходить в кухню, где засели Бобковы. Она опять не помыла ванную, и они прицепятся к ней.
Еще год назад Элиза пила благородные напитки. Она и выглядела иначе, и вела себя. Деньги от продажи комнат тогда уже закончились, потому что жила она красиво, покупала себе шмотки брендовые, по ресторанам ходила, везде раскатывала на такси. Могла во хмелю и карету взять на пятнадцать минут. Богема же! Когда уже есть не на что стало, а хуже того пить, решила на работу устроиться. Приемщицей в ломбард. В ювелирке она разбиралась, как и в других предметах роскоши. Чего в доме Райских только не было! Но отец ее, Леонид Ильич, все профукал в нулевых, когда столовое серебро да ковры персидские ничего не стоили. Много подобных ему деток некогда великих людей Советского Союза остались у разбитого корыта. К трудностям не привыкли, а к хорошей жизни – да. Вот и несли в ломбарды все, что было более или менее ценным. Элиза, впрочем, недалеко ушла от отца. Тот хоть квартиру сохранил. Но, с другой стороны, останься он жив, неизвестно, в какую помойку они бы переселились.
А ведь не самое тяжелое время тогда было! Не лихие девяностые, а вполне цивилизованные нулевые. В самый беспредел все в семье осталось: квартира, дача, антиквариат, машина «Волга». Но тогда дед был жив. Изикил Райшман. Все сберег для потомков. А те разбазарили…
Вспомнив об этом, Элиза налила себе еще. Уже побольше. Выпив, вернулась к воспоминаниям о своей работе в ломбарде. Располагался он на Малой Никитской. В шаговой доступности от дома. Платили там по московским меркам копейки, но Элизе нравилась работа. Она пребывала среди красивых вещей, могла ими любоваться… И втихаря попивать коньячок из кофейной чашки. У них только предметы старины принимались и продавались. Скорее, это была антикварная лавка. Хотя и советские изделия рассматривались. Только не новодел. Огромную печатку граммов на двадцать чудом дожившего до наших дней братка у них не принимали, а серебряные сережки с гранатами довоенных времен – да.
Сидела как-то Элиза за своей стойкой, скучала. Народу никого. Охранник от нечего делать постоянно бегал курить. И тут заходит в ломбард старушка. Крохотная, седенькая, на вид столетняя. Протягивает Элизе тоненькое колечко с небольшим камнем. Затертое, невзрачное.
– Доченька, посмотри, пожалуйста, – говорит она. – Можно хоть что-то за эту безделицу выручить?
Элиза взяла кольцо, положила на салфетку, поднесла к нему лупу.
– Сыну памятник поставить надо, пока сама концы не отдала. А с пенсии не получается скопить.
– Семейная реликвия? – спросила Элиза, переложив кольцо. Теперь она смотрела на него через линзу микроскопа.
– Не то чтобы… Просто памятная вещь. Муж на помолвку дарил, вскоре поженились, и он на фронт ушел – Великая Отечественная началась. Погиб под Берлином. – Старушка сама поняла, что заболталась, и тут же переключилась: – Но кольцо золотое. И камешек настоящий. Не фианит.
– Вы правы, это желтый топаз.
– Дорогой он?
– Увы, нет. Камень полудрагоценный. Но вещица интересная. У нас иностранцы часто такие покупают. Вроде ценности небольшой, а с историей.