Они поели, выкурили по сигарете, и опять грузовик покатил по бесконечной, казалось, дороге, ведущей к устью Амура. Гурский дремал.
Еще несколько раз они останавливались и выходили из машины.
– Смотри, – показал Константин рукой во время очередной остановки куда-то в сопки. – Видишь?
– Ага… – сказал Гурский, увидев дозорные вышки.
– Лагерь. С тех времен еще. Их здесь столько… Это с дороги только некоторые видно. А туда, дальше…
– А это что за следы?
– А… – Костя присел на корточки.– Это сохатый дорогу перешел. Смотри-ка ты, еще не осыпался. Только что, значит… Нас услышал и в лес ломанулся, а до этого, видишь, вон – по дороге шел.
– По своим делам.
– А что ты думаешь… Они забрались в кабину и тронулись дальше.
– А это что еще такое? – проснувшись в очередной раз и достав сигарету, Гурский ошарашено уставился на остов заржавленного пульмановского вагона, стоящий на таких же ржавых рельсах, выходящих откуда-то из глухой тайги и обрывающихся слева от дороги возле полуразрушенного кирпичного строения.
– Да железную дорогу хотели проложить.
– Ну?
– А что «ну»? Бросили.
Александр привстал, вытянул шею и провожал взглядом это видение, пока дорога не сделала очередной поворот. Затем тайга снова сомкнулась со всех сторон, словно пряча в себе от досужих глаз и останки лагерей, и мертвый пульмановский вагон на ржавых рельсах.
И опять кабину качало, и Гурский дремал.
Еще только раз, спросонья, он удивленно отметил странное название населенного пункта: «Де-Кастри». Он указал на табличку:
– А что, сюда и испанцев ссылали?
– Да хер их знает, – крутил баранку Костя.
Наконец Адашев проснулся оттого, что машина стояла.
– Пошли, – Константин открыл дверь кабины. – Горячего поедим.