— Да, холостые. Поэтому твое нападение на Гареева квалифицируется как мелкое хулиганство. А уж как мы подменили обоймы — это наша, внутренняя кухня.
— Это ты сделала, — не спросил, а уточнил Пол. — Ночью, когда я спал.
— А ты не рад? Ты хотел бы стать настоящим убийцей? — Настя сузила глаза, внимательно посмотрела на Пола.
— Может, и хотел бы! — с вызовом сказал он, но тут же задал новый вопрос: — А если бы он меня убил?
— Аналитики давали восемьдесят пять — восемьдесят семь процентов вероятности, что этого не случится. Тот телохранитель, который был с Гареевым, с недавних пор вроде бы согласился работать на нас. Он был предупрежден о том, что произойдет, и ему была дана команда сделать так, чтобы ни одна из выпущенных им пуль в тебя не попала. Риск был, конечно. На самый крайний случай в парке находились снайперы и другие наши сотрудники.
— Но он ранил меня! — Пол прикоснулся к забинтованной голове.
— Не он, а Гареев. Никто ведь не мог предположить, что он выхватит пистолет у охранника. Да и рана к тому же не опасная, пуля прошла по касательной. Так, легкая контузия.
Пол недоверчиво посмотрел на нее.
— Слушай, а ведь ты все врешь, — убежденно сказал он. — Не было там никаких снайперов. Да и в Нижнем тоже никого. Вы просто меня подставляли. Ты это делала! — У Пола от внезапной догадки перехватило горло, он переждал спазм и просипел: — Потому что если бы Гареев меня убил, пусть и не своими руками, то вот это было бы железобетонной уликой против него. Я прав?
Настя неопределенно повела в воздухе рукой, посмотрела в окно.
— В утешение тебе могу сказать, что против Гареева теперь действительно есть, как ты сказал, железобетонные улики. Он сейчас в камере, в Лефортово, и уже дает показания, — проговорила она.
— Как же, даст он вам показания, — проворчал Пол, погруженный в свои мысли.
— Поверь, — с явной гордостью в голосе сказала Настя. — Мы можем разговорить даже чугунную статую.
— Ну да, знаю, читал. — Пол изобразил кривую улыбку. — НКВД, резиновые дубинки, выбитые зубы, маршал Блюхер, доктор Плетнев, режиссер Мейерхольд, дипломат Крестинский.
— Ты что, дурачок? Какие выбитые зубы, какой Блюхер? Уже на тех печально знаменитых процессах тридцатых годов, где судили, в частности, доктора Плетнева и дипломата Крестинского, наряду с жесткими методами физического воздействия использовались гипноз, нейролингвистическое программирование, психотропные препараты. У Варлама Шаламова есть на эту тему рассказ, «Букинист» называется. Не читал? Это же целая наука, и в ней мы отнюдь не отстающие. Кому сегодня нужен преступник, из которого силой выбили показания? Это же не тридцатые годы. Какова цена таким показаниям? Я могу сделать тебе сейчас так больно, что ты прямо вот тут, в этой палате, под видеозапись признаешься в убийстве собственного отца, причем с достоверными подробностями, заодно оговоришь всех своих друзей, дальних родственников и незнакомых людей, на которых я укажу. Поверь, это совсем не сложно и не требует долгой подготовки. А потом на суде ты от всего откажешься — и что с тобой делать?
— Да ладно. — Пол махнул рукой. — Вам всем верить — себя не уважать…
Настя сделала короткий, быстрый шаг к кровати, гибко нагнулась и ткнула большим пальцем правой руки Полу куда-то под ключицу, ближе к плечу.
Дикая, сверлящая боль пронзила грудь Пола, дыхание перехватило, рука стала словно резиновая, и он перестал ее чувствовать. Пол хватал воздух открытым ртом, захрипел, брызгая слюной, сполз с кровати, упал на колени.
— Гадина! — с ненавистью прошипел он, глядя на Настю снизу вверх.
Она пожала плечами.