Жакмар нагнулся, еще секунда, и раздался оглушительный выстрел, пушка откатилась почти на середину палубы, черное облако дыма на одно мгновение скрыло Венецию от их глаз. Когда этот дым рассеялся, стоявшие на палубе «Лафайета» увидели, что в форте сделана огромная брешь, из которой еще сыпались куски камней в воду. Подобный успех привел в восторг Ланжье, и он громко воскликнул:
— Прекрасный выстрел, Жакмар, я думаю, его следует повторить.
Жакмар только что собирался ответить, что и он считает необходимым продолжать пальбу, как вдруг с форта открыли убийственный огонь по бригу, вся палуба его была покрыта свинцом, летевшим на него градом. Первым залпом наповал убило матроса, стоявшего у пушки. Он упал как подкошенный. Еще трое матросов свалились один за другим, два из них остались лежать, третий приподнялся и сел на полу, держась двумя руками за борт. Жакмар был ранен в руку; он стоял молча, прикрывая дрожащей рукой свою рану.
Вильтар и Ланжье остались невредимы, но объяснялось это тем, что Пиццамано, — так звали коменданта форта, — нарочно не велел стрелять в офицеров. Один из этих офицеров, Вильтар, не обращая внимания на окружающих, на четвереньках стал пробираться в более безопасное место.
— Не подвергайте себя напрасно опасности! — крикнул он Ланжье. — Что хорошего в этом?
Ланжье подошел к нему ближе и с вполне заслуженным презрением заметил, смеясь:
— Однако вы и трус, вы бы лучше спустились вниз в каюту к нашей даме, она бы придала вам немного храбрости, и, знаете ли что, Вильтар, молите Бога, чтобы поднялся ветер.
Ланжье представлял из себя весьма привлекательное зрелище в своей треуголке, красиво обрамлявшей его юношеское лицо, в прекрасно сшитом синем мундире, в белых чистых перчатках, со спокойным, самоуверенным видом, который не покидал его, так как он уже давно привык ко всяким случайностям и опасностям на море и нисколько не боялся их. Неожиданная опасность только больше возбуждала в нем желание помериться силами с врагом; он одним опытным взглядом окинул положение своего судна и понял, что положение это далеко не блестяще; он вполне понимал, что спасение его заключается только в своевременном появлении французской эскадры, стоявшей поблизости, которая должна была явиться на поле сражения, так как выстрелы, очевидно, успели долететь до нее.
Эскадра эта состояла из пяти фрегатов, и стоило им повернуться так, чтобы пушки их были направлены все на форт, и дело кончилось бы пустяками, но ветер стих, и шесть судов, пять в Адриатическом море и шестое в лагуне, были так же далеки теперь друг от друга, как будто находились в различных океанах. Ланжье охотно отдал бы все, что имел, хоть за маленький ветерок, который дал бы ему возможность подвинуться к Лидо, но так как желание это было неисполнимо в данную минуту, ему не оставалось больше ничего, как подбадривать своих людей и уговаривать их встретить отважно новый залп, которым стали их обстреливать с форта. Положение их было незавидное. Они находились так близко от форта, что палубу их обстреливали прямо из ружей; кроме того, одним ядром снесло главную мачту, которая в своем падении придавила трех лучших матросов, к тому же мачта эта упала поперек палубы, совершенно загородив ее. Кругом раздавались крики и стоны, а также слышалась команда офицеров и непрерывная трескотня ружей; течением судно все больше и больше относило к берегу, и Ланжье ничего здесь не мог поделать; он ходил по палубе взад и вперед, спокойно рассчитывая, когда должен наступить неизбежный конец. Изредка он покрикивал на Жакмара и спрашивал, почему не стреляют из пушек, но при виде убитых и раненых, лежавших на палубе, он не удивлялся тому, что каждый раз вопрос его оставался без ответа.
Жозеф Вильтар, добравшись до более или менее безопасного места, уселся на палубе и стал внимательно оглядываться кругом; он первым заметил на горизонте быстро приближавшуюся к ним черную точку.
— Послушайте, Ланжье, — крикнул он, — они нам шлют на помощь галеру с матросами. Как вы думаете, могут ли они оказать нам какую-нибудь помощь? Собственно, пора бы положить этому конец.
Ланжье совершенно забыл про эскадру, занятый уборкой с палубы мертвых тел. Он быстро взял подзорную трубу и воскликнул с радостью:
— Да, вы правы, это галера с матросами, Детурвилль выслал нам помощь, он — честный малый, только вряд ли помощь эта окажется для нас действенной.
Вильтар ничего не ответил, он внимательно следил за тем, как быстро приближалась галера; на ней виднелось человек тридцать матросов, вооруженных с ног до головы; они направлялись к берегу, где, по-видимому, собирались сделать высадку и тем отвлечь внимание форта от несчастного брига, но замысел их не удался, с форта раздался выстрел, и ядро ударило в самую середину галеры, послышался страшный крик, видно было, как матросы в испуге бросились в море, спасаясь вплавь.
— Мне жаль Детурвилля, — сказал Ланжье, увидев это, и, грустно пожав плечами, отвернулся от этого ужасного зрелища.
Появление галеры, действительно, на минуту отвлекло внимание от его судна, но, как только она пошла ко дну, снова свинцовый град осыпал палубу «Лафайета»; теперь на ней не было ни единого человека, кроме самого капитана. По-видимому, комендант форта решил стрелять до тех пор, пока не перебьет всех на судне, и поэтому оставшиеся в живых и попрятавшиеся матросы считали истинным чудом, что капитан их до сих пор цел и невредим и продолжает по-прежнему разгуливать по палубе. Пиццамано, видя это, потерял терпение и приказал своим людям целить прямо в капитана, чтобы покончить наконец с ним. Но в ту минуту, когда, казалось, судьба брига была уже решена, случилось нечто, остановившее разрушительное действие пушек и ружей форта. Дело в том, что в сенате, где уже никто не слушал Лоренцо и его единомышленников, начались опять горячие прения, и наконец решено было прекратить всякие враждебные действия против французов, так как нельзя было сомневаться в том, что в скором времени явится Бонапарт и жестоко отомстит за смерть своих соотечественников. В форт были посланы гонцы, чтобы отдать приказание Пиццамано прекратить стрельбу, но горькая ирония судьбы захотела, чтобы последний выстрел, выпущенный с форта, уложил на месте храброго Ланжье, до последней минуты не покидавшего своего поста.
XVI
Беатриса простилась с Венецией на следующий день, когда французский фрегат «Мирабо» поднял якорь и вышел из гавани Киоджиа. Ее перенесли на этот фрегат в числе оставшихся в живых после бомбардировки несчастного брига, ей отвели там адмиральскую каюту и приветствовали ее с изысканной вежливостью, на которую только способны французы. Никто не оставался в заблуждении относительно того, почему она вдруг очутилась во французском флоте, и все понимали, как жестоко подшутила судьба, заставив обратиться в бегство эту гордую патрицианку и патриотку; все старались утешить ее тем, что говорили ей о скором возвращении ее на родину, и больше всех говорил об этом Гастон. Он не отходил от нее и всеми силами старался доказать ей, что наконец-то понял и оценил ее по достоинству. Но в то же время он ничего не говорил ей о своих чувствах и воздерживался от всяких советов, предоставляя своему другу Вильтару говорить ей о том, что она должна теперь предпринять.
Вильтар со своей стороны выказал молодой маркизе глубокое и почтительное внимание. Он первый заботился о всех ее нуждах и старался предугадать все ее желания, он написал угрожающее письмо сенату, в котором требовалось, чтобы ей немедленно было выдано свидетельство на право жить, где ей угодно; кроме того, он требовал, чтобы все ее имущество оставалось неприкосновенным и чтобы ей выслали на фрегат ее слуг.
«От имени господина моего, генерала Бонапарта, — писал он, — предупреждаю вас, что дама эта теперь находится под его покровительством, и всякая враждебная мера, направленная против нее, вызовет весьма нежелательное для всей Венеции политическое осложнение». Надо отдать справедливость сенаторам, они поторопились исполнить все эти требования, так как были сильно напуганы всем происшедшим. На бронзовые двери дома «Духов» была немедленно же наложена печать, Джиованни и Фиаметта были тотчас же доставлены на фрегат на полицейской лодке, и сам светлейший принц лично засвидетельствовал свое почтение Вильтару и уверил его в том, что, если леди Беатрисе заблагорассудится вернуться в Венецию, ее ждет там самый радушный прием. Получив официальное послание, уведомлявшее его о том, что все требования его исполнены, Вильтар, нимало не медля, направился к маркизе и, показывая полученное письмо, сказал ей:
ebooksa