— Блядь.
— Да уж. Вот именно, блядь. И твой отпечаток нашли в доме Келли. Что такое-то?
— Я ее не убивала.
— Я и не думал, что это ты, — сказал Барри.
— Я купила у нее ребенка, — сказала Трейси.
— Блядь.
Снаружи темень. Трейси никогда не видала такой чернейшей черноты. Если выйти, прошагать по короткой дорожке к калитке — что она и проделывала примерно каждый час, охраняла периметр, — кожей ощутишь бескрайность черного неба, россыпь звезд, что снова исчезают под приливом тумана. Трейси казалось, где-то там, в темноте, слышится оленье дыхание.
Трейси наконец удалось избавиться от тяжкого бремени девственности. Она была сыта по горло ожиданием записи на полицейские курсы вождения и начала брать уроки сама. Инструктор был одиночка, звали Деннис, за сорок, с женой жил раздельно.
После первого занятия он позвал Трейси выпить, отвел в бар где-то возле Харрогит-роуд и заказал ей бренди и «Бейбишам», не спросив, чего она хочет. Оказывается, это «дамское питье». Любопытно, что ответит Аркрайт, если она ему расскажет, когда в следующий раз он грохнет перед ней пинтой «Тикстона». И после второго занятия то же самое («Вы, Трейси, хорошо чувствуете обстановку на дороге»). После третьего («Не забывайте глядеть на спидометр, Трейси») они уехали за Хептонстолл, и все случилось на заднем сиденье его машины где-то на лесной тропе. Не сказать, будто он, что называется, мечта всякой женщины, но ведь Трейси он был нужен ненадолго.
— Ты где была? — спросила мать, когда Трейси вернулась с этого свидания. Антенны подрагивают — на войне Дороти Уотерхаус цены бы не было. Никакого Блетчли-парка[167] не надо. — Ты изменилась, — укорила она.
— Изменилась, — храбро сказала Трейси. — Я стала женщиной.
Она была благодарна Деннису за прозаичность полового акта, но он был больше благодарен ей за то, что ей двадцать и у нее «роскошная обивка»; в общем, внакладе никто не остался. Следующий урок она отменила, сказала, что эмигрирует. Записалась в «Британскую автошколу» и сдала экзамен после восьми занятий. Не очень-то любезно, но, с другой стороны, ничего другого он и не ожидал. Потом он как-то раз позвонил ей домой, и по закону подлости к телефону подошла мать.
— Тебе звонил какой-то Деннис, — отчиталась она, когда Трейси вернулась с работы. — Хотел знать, где у тебя порт выгрузки. Я ему сказала, чтоб прикусил свой грязный язык.
Жизнь налаживалась. Вскоре после экзаменов в автошколе Трейси подписала договор на аренду квартирки.
Новое жилище Трейси — тесная студия с водонагревателем «Аскот» и замызганными коврами. Опасно воняющий электрообогреватель и грелка, с которой приходилось обниматься по ночам, свернувшись в клубочек на раскладном диване. Мебели в студии не было, и Трейси покупала подержанную, вещи хранила в отцовском сарае, пока предметов обстановки не набралось достаточно, чтоб начать одинокую жизнь. Когда она получила ключ, Аркрайт и Барри помогли ей переехать. Закончив, пили чай с печеньем, сидя на раскладном диване.
— Ты тут недолго будешь одна, девонька, — сказал Аркрайт. — Появится мужичонка какой и тебя возьмет с потрохами. — И он похлопал по дивану, словно предложение руки и сердца здесь и произойдет.
Барри фыркнул и подавился шоколадным печеньем.
— Что-то не так, парень? — спросил Аркрайт.
— Все в порядке, — сказал Барри.
С появлением собственного жилья Трейси стали донимать вопросы, которые никогда ей особо не давались. Например, покупать две большие тарелки или четыре? В киоске на рынке торговали подержанным «веджвудом». Дурацкий вопрос, ей-то нужна всего одна, каждый вечер она ужинала в одиночестве. «Замороженные оладьи Финдуса», карри «Веста», растворимое картофельное пюре. Разве что картошки поджарит — вот и вся ее стряпня.