Он пытался «возмутить Китай против России…»
Оставаясь не у дел, Державин всецело посвятил себя поэзии. В этот период он создает такие произведения, как ода «На шведский мир», «Песнь лирическая Россу по взятии Измаила», начал знаменитую оду «Водопад» и др. Он активно сотрудничал в журналах. Его квартира в Петербурге, в двухэтажном флигеле на Фонтанке, становится местом притяжения талантливой творческой молодежи: сюда постоянно приходят И. И. Дмитриев, Н. М. Карамзин, А. Н. Оленин, И. С. Захаров и многие другие.
Творческие дела складывались хорошо, но Державину, с его неутомимым, зажигательным характером, этого было мало. Его кипучей натуре нужна была деятельность — он рвался на службу. Но три года ему не предлагали никакого места, даже пустячного, хотя он и пытался повлиять на Екатерину II через ее фаворитов, в частности, молодого Платона Зубова. Наконец помог случай. В конце 1791 года Екатерина II узнала, что 2-й департамент сената допускает перенос нерешенных дел из одной губернии в другую. Ей это показалось незаконным, и она предложила П. А. Зубову тщательно во всем разобраться. Тот не знал, как приступить к делу. Наконец, как бы невзначай, он поинтересовался этим вопросом у Державина. Поэт, хорошо знавший законы, в частности, учреждение о губерниях, сразу же сказал, что передача не решенного губернским правлением или палатой дела в другую губернию запрещена. «
Зубов молча выслушал Гаврилу Романовича и сразу же перевел разговор на другую тему.
В то время, в связи с болезнью генерал-прокурора Вяземского, его должность исправлял обер-прокурор Фёдор Михайлович Колокольцев. Вскоре после состоявшегося разговора Зубова с Державиным Екатерина II, встретив во дворце Колокольцева, гневно набросилась на него со словами: как он смеет коверкать ее законы. Перепуганный обер-прокурор только и смог сказать, что он ничего не знает.
«
Колокольцев только и смог сказать, что таких дел много. Екатерина II приказала ему немедленно подать ей список переведенных дел.
В тот же день Зубов объявил Державину, что императрица назначает его своим статс-секретарем. 12 декабря 1791 года последовал указ: «
Державину представилась возможность, как он писал впоследствии в своем знаменитом стихотворении «Памятник»,
Гавриил Романович стал одним из восьми секретарей императрицы. Во дворце он занял комнату рядом с кабинетом Храповицкого, с которым был особенно дружен.
В первый же день Екатерина передала Державину рапорт обер-прокурора Колокольцева и представленную им выписку из дел, переданных из одной губернии в другую, и предложила дать заключение о законности принятых решений. На следующий день Державин представил свои замечания, и императрица распорядилась написать указ сенату с выговором за несоблюдение законов, что и было им исполнено. После этого проект указа она направила в Императорский совет. Там сочли нужным получить «ответы» от лиц, допустивших отступления от законов: генерал-прокурора Вяземского, обер-прокурора Колокольцева, а также обер-секретарей Цызырева и Ананьевского. Вяземский сослался на свою болезнь; Колокольцев признавал свою вину и просил о милосердии; обер-секретари оправдывались всяческими «канцелярскими оборотами». Выслушав ответы, Екатерина II так и не приняла окончательного решения и проект указа положила под сукно.
Державин готовил для Екатерины II еженедельные доклады по сенатским приговорам. Дела изучал всегда скрупулезно и основательно, так что никакого отступления от закона, частенько тогда практиковавшегося, не пропускал. Его замечания часто шли вразрез с мнением генерал-прокурора, да и самой императрицы. Своей правдивостью он наскучил Екатерине II, и она предложила ему сообщать свои замечания непосредственно обер-прокурорам сената. Однако заключения по серьезным делам ей приходилось выслушивать лично.
Одно дело Гавриил Романович докладывал императрице в течение нескольких месяцев. Это было запутанное и многотомное дело Иркутского генерал-губернатора Якоби, обвиненного сенатом, с подачи генерал-прокурора Вяземского, «
Екатерина II, выслушав кратчайшее заключение, никакого решения не приняла, а предложила Державину прочитать весь сенатский экстракт, выделив два послеобеденных часа. Чтение заняло четыре месяца (с мая по август), а потом еще продолжалось с перерывами до ноября 1792 года. Выслушав все дело, Екатерина II согласилась с заключением Державина. Был подготовлен проект указа, который императрица предложила своему статс-секретарю Безбородко показать начальнику рекетмейстерской конторы, принимавшей жалобы на действия коллегий, Терскому и начальнику Тайной экспедиции Шешковскому «для опробации». Безбородко посчитал низким для себя просмотренный им указ представлять кому бы то ни было, тем более Шешковскому, которого он не мог терпеть. Он предложил сделать это Державину. Тот посчитал, что «честолюбивые перекоры» неуместны, когда речь идет об оправдании обвиняемых, и показал проект указа Терскому и Шешковскому. Последний был «блюстителем», то есть при слушании дела следил за правильностью вынесения решения, и, по словам Державина, находился «в отличной доверенности у императрицы и у Вяземского». Шешковский, приняв на себя «
Гавриилу Романовичу приходилось заниматься и другими сложными делами, в частности, делом банкира Сутерланда, бывшего посредником правительства при заключении заграничных займов, растратившего два с половиной миллиона государственных средств. Когда вскрылась растрата, Сутерланд отравился. В ходе следствия, которым руководил Державин, оказалось, что сотни тысяч рублей Сутерланд раздавал под расписки, а то и вовсе на слово, таким приближенным к императрице вельможам, как Потёмкин, Вяземский, Безбородко, и даже великому князю Павлу Петровичу, что вызвало особый гнев Екатерины II.
Державин настаивал, чтобы дело передали в суд. Однако императрица приказала самый большой долг, восемьсот тысяч рублей, принадлежащий Потёмкину, отнести за счет государства, сославшись на то, что у него были «расходы по службе». Остальные деньги она приказала частично взыскать, частично списать.
Занимаясь делом откупщика Логинова, бравшего за взятки в государственном казначействе огромные суммы денег в долг, Гавриил Романович добился вынесения сенатом приговора о взыскании с него двух миллионов рублей.
Державин, не дававший спуску казнокрадам и взяточникам, заслужил у Екатерины II репутацию «жестокосердного следователя».
Познакомившийся с ним в этот период Дмитрий Борисович Мертваго, впоследствии генерал-провиантмейстер, автор интересных «Записок», так характеризует Державина: «
В сентябре 1792 года Державин был награжден орденом Святого Владимира 2-й степени, чином тайного советника и назначен сенатором, с повелением присутствовать как в общем собрании, так и в только что открытой Межевой экспедиции. И почти сразу же начались его столкновения с высокопоставленными чиновниками, а также с генерал-прокурором.