«Паралитики власти» и «эпилептики революции»

Для Трубецкого таким злым демоном, заставившим его немало страдать, одно время был князь Иван Долгоруков, слывший большим любителем кутежей и интриг. По свидетельству князя Щербатова, Долгоруков довольно часто предавался необузданному пьянству и разврату. Порой он даже насиловал женщин, приезжавших в гости к его матери. Приглянулась как-то Ивану Долгорукову и молодая жена Никиты Трубецкого Анастасия. Да так приглянулась, что он сразу же ее «взял на блудодеяние» и, несмотря на возмущение мужа, «без всякой за корысти с нею жил».

Дошло до того, что, приезжая в дом Трубецкого для любовных утех, Долгоруков «бивал и ругивал» самого хозяина, который тогда уже ходил в чине генерал-майора. А однажды чуть не выбросил его из окна.

Зуб Трубецкой на Долгорукова имел долго и втайне вынашивал планы мести. Однако реализовать их ему самому не пришлось. Тем не менее он с великой радостью однажды узнал, что обвиненный в заговоре «против верховной власти», Долгоруков приговорен к четвертованию. Единственное, о чем, наверное, тогда жалел Никита Юрьевич, так это о том, что не смог лично в Великом Новгороде в октябре 1739 года привести приговор в исполнение…

1972

Секретнейшее наставление. «Я ласкательства от вас не требую…»

Екатерина II придавала должности генерал-прокурора исключительно важное значение. Выбрав в качестве главного законоблюстителя страны князя Александра Алексеевича Вяземского, государыня не меняла его почти тридцать лет, всячески поддерживала и только направляла в нужное ей русло деятельность главы прокурорского надзора. В то же время императрица присматривалась к нему довольно долго и не торопилась утверждать в должности (первые три года Вяземский лишь «исправлял должность» генерал-прокурора). Екатерину Великую не устраивали прежние генерал-прокуроры — ни Трубецкой, ни тем более Глебов. На преданность таких людей она надеяться не могла. Ей нужен был генерал-прокурор, которому она могла полностью доверять.

* * *

При вступлении в должность генерал-прокурора Вяземский получил от Екатерины II собственноручно написанное ею «секретнейшее наставление». Это примечательный документ и не только той эпохи. Ни до этого, ни после генерал-прокуроры Российского государства не получали от правителей таких подробных наставлений по всем основным вопросам их деятельности, написанных собственноручно. Характерной деталью этого документа является то, что в нем не очерчиваются какие-либо границы служебных обязанностей генерал-прокурора, а даются принципиальные установки его взаимоотношений с сенатом и сенаторами, обращается внимание на те вопросы, которым он должен был уделять внимание в первую очередь.

Екатерина II со всей откровенностью писала, почему ее не устраивал предшественник Вяземского на посту генерал-прокурора. «Прежнее худое поведение, корыстолюбие, лихоимство и худая вследствие сих свойств репутация, не довольно чистосердечия и искренности против Меня нынешнего генерал-прокурора, — все сие принуждает Меня его сменить, и совершенно помрачает и уничтожает его способность и прилежание к делам; но и то прибавить должно, что немало к тому его нещастию послужило знаемость и короткое обхождение в его еще молодости с покойным гр. Петром Шуваловым, в которого руках совершенно он находился и напоился принципиями, хотя и не весьма для общества полезными, но достаточно прибыльными для самих их. Все сие производит, что он более к тиомным, нежели к ясьным делам имеет склонность, и часто от Меня в его поведениях много было сокровенного, чрез что по мере и Моя доверенность к нему умалялась; а вреднея для общества ничего быть не может, как генерал-прокурор такой, которой к своему Государю совершенного чистосердечия и откровенности не имеет, так как и для него хуже всево не иметь от Государя совершенной доверенности, понеже он по должности своей обязывается сопротивляться наисильнейшим людем, и следовательно власть Государская одна его подпора».

Императрица далее наставляет, с кем придется иметь дело генерал-прокурору, обещает ему свое полное доверие и поддержку, но от него требует «верности, прилежания и откровенного чистосердечия». «Я весьма люблю правду, — писала она, — и вы можете ея говорить, не боясь ничего и спорить против Меня без всякого опасения, лишь бы только от благо произвело в деле. Я слышу, что вас все почитают за честного человека».

Екатерина II подчеркивает, что она не требует от Вяземского «ласкательства», то есть лести и подхалимства, но«единственно чистосердечного обхождения и твердости в делах».

Особое значение государыня придавала взаимоотношению генерал-прокурора и Правительствующего сената. Поэтому она предостерегала Александра Алексеевича от опрометчивых решений, от ввязывания в интриги двух противоборствующих в сенате партий, за которыми она, по ее признанию, «смотрела недреманным оком». «Обе партии стараться будут ныне вас уловить в свою сторону, — предупреждала Екатерина II и далее наставляла: — Вам не должно уважать ни ту, ни другую сторону, обходиться должно учтиво и безпристрастно, выслушать всякого, имея только единственно пользу отечества и справедливость в виду, и твердыми шагами итти кратчайшим путем к истине. В чем вы будите сумнителен, спроситесь со Мною, и совершенно надейтеся на Бога и на Меня, а Я, видя такое ваше угодное Мне поведение, вас не выдам, вы же чрез выше писанные принципии заслужите почтение у тех и у других, бездельникам будете в страх, а честным людям в покровительство».

Императрица имела все основания быть недовольной деятельностью сената. В то время там было еще мало порядка, о чем она была хорошо осведомлена. Сенат нередко слишком вольно трактовал законы, раздавал без меры вельможам чины и награды, сильно «утеснял» судебные места. Когда одна коллегия, например, высказала в сенате свое собственное мнение по решаемому вопросу, сенат объявил ей за такую строптивость выговор. Екатерина II, узнав об этом, отменила сенатское решение и заявила сенаторам: «Радоваться надлежит, что законы исполняют». Гонения на подчиненные сенату присутственные места очень беспокоили ее, и она по этому поводу писала, что от «раболепства персон» присутственных мест перед сенатом «добра ждать не можно». Вяземскому, как генерал-прокурору, надлежало строжайше следить за тем, чтобы сенат точно исполнял все законы Российской империи. И об этом она писала ему со всей откровенностью: «Сенат же, вышед единожды из своих границ, и ныне с трудом привыкает к порядку, в котором ему надлежит быть. Может быть, что и для любочестия иным членам прежныя примеры прелестны; однако ж, покамесь Я жива, то останемся, как долг велит. Российская империя есть столь обширна, что кроме Самодержавного Государя всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочия медлительнее в изсполнениях и многое множество страстей разных в себе имеет, которыя все к раздраблению власти и силы влекут, нежели одного Государя, имеющего все способы к пресечению всякого вреда и почитая общее добро своим собственным, а другия все, по слову Евангельскому, наемники есть».

В «секретнейшем наставлении» императрица предложила Вяземскому тщательно следить за «циркуляцией денег» в государстве, досконально вникнуть в дело о «выписывании серебра», продумать вопрос об ограничении корчемства, то есть пьянства, в котором, по ее словам, столько виноватых, что пришлось бы наказывать целые провинции. Она обращает его внимание на трудности, с которыми ему придется столкнуться при управлении сенатской канцелярией, чтобы «не быть подчиненными обмануту».

Императрицу очень беспокоили недостатки и несовершенство российских законов. По этому поводу она писала Вяземскому: «Законы наши требуют поправления, первое, чтоб все ввести в одну систему, которой и держатся; другое, чтоб отрешить те, которыя оной прекословят; третье, чтоб разделить временныя и на персон данныя от вечных и непременных, о чем уже было помышляемо, но короткость времени Меня к произведению сего в действо еще не допустило».

Эта идея вскоре вылилась в создание Комиссии по составлению проекта нового Уложения, руководство которой было возложено на генерал-прокурора Вяземского.

Наконец, императрица предлагала генерал-прокурору добиться «легчайшим способом», чтобы Малороссия, Лифляндия и Финляндия, которые имели «конфирмованные привилегии», а также Смоленская провинция обрусели и «перестали бы глядеть, как волки к лесу». Она считала, что нарушать предоставленные им привилегии было бы «весьма непристойно, однако же и называть их чужестранными и обходиться с ними на таком же основании есть больше нежели ошибка, а можно назвать с достоверностью глупостью».

Один из путей решения этой проблемы, по ее мнению, — избрание «разумных» людей начальниками в тех провинциях.

Этого наставления Александр Алексеевич строго придерживался во все время своего генерал-прокурорства, чем и заслужил благосклонность императрицы, проработав в должности главного законоблюстителя страны дольше всех за всю историю государства Российского — почти 30 лет.

1985

Дело вольнодумца Фёдора Кречетова — первого русского конституционалиста и просветителя