Со времен Грегора Менделя и Чарльза Дарвина ученые ломают голову над наследственными чертами в живых организмах — от человека до горошины. Предполагают, что частички клетки, именуемые генами, из поколения в поколение несут набор карт или инструкций, которые помимо прочего определяют то, как мы будем вести себя в той или иной ситуации.
На пути к окну я осознала, что делаю в точности то же самое, что и мой отец в минуты беспокойства. А теперь, если задуматься, так же делала Фели. И Даффи.
Код де Люсов. Простое уравнение: действие и реакция.
Беспокойство = окно.
Вот так вот.
Простое подтверждение тому, что каким-то сложным и не совсем радостным химическим образом — намного более глубоким, чем любые другие умозаключения, — мы, де Люсы, были одним целым.
Связанным кровью и оконным стеклом.
Пока я там стояла, мои глаза постепенно сфокусировались на мире за пределами комнаты, и я заметила, что на гравии дико мечется какая-то рыжеволосая девочка. Две девочки постарше защекотали ее до потери сознания. Я сразу же признала в них парочку, виденную мной за завтраком: умеющую читать по губам Дрюс и ее приспешницу Траут.
Что-то внутри меня щелкнуло. Я не могла просто стоять и смотреть. Как мне все это знакомо.
Я отодвинула шпингалет и толкнула оконную створку.
Крики жертвы стали невыносимыми.
— Прекратите! — прокричала я самым строгим голосом, который только смогла изобразить. — Оставьте ее в покое!
И — чудо из чудес! — две мучительницы остановились и уставились на меня с открытыми ртами. Пострадавшая, перестав быть центром их внимания, вскочила на ноги и стремительно убежала.
Я захлопнула окно, не дожидаясь, пока ее мучительницы что-то скажут.
Вероятно, позже я поплачусь за это — так или иначе, но мне наплевать.
Но как бы ни старалась, я не могла выкинуть эту маленькую девочку из головы.
Как щекотка, вызывающая смех, в то же время может быть такой злонамеренной формой пытки?
Сидя на краю кровати, я призадумалась и наконец пришла к заключению, что дело вот в чем: щекотка и учеба очень похожи. Когда ты сам себя щекочешь — это удовольствие; но когда это делает кто-то другой — мучение.
Полезное озарение, достойное Платона, или Конфуция, или даже Оскара Уайльда, или кого-то из людей, зарабатывающих себе на жизнь умными афоризмами.
Интересно, можно ли как-нибудь вставить эту фразу в доклад о Уильяме Палмере?