Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке

22
18
20
22
24
26
28
30

— Верно, верно, — подтвердил Ламме. — Они и на меня сколько раз покушались, но я был тверд, ибо мое бедное сердце полно воспоминаний о моей единственной.

— Так же, как твое брюхо полно многоразличной снеди, — ввернул Уленшпигель.

— Когда я горюю, я должен есть, — возразил Ламме.

— И кручина не покидает тебя ни на мгновенье? — спросил Уленшпигель.

— Увы, нет! — отвечал Ламме и, достав из котла форель, воскликнул: — Погляди, какая она красивая, какая она жирная! Тело у нее розовое, как у моей жены. Завтра мы с тобой уедем из Намюра. У меня полный мешок флоринов. Мы с тобой купим по ослу — и трюх-трюх во Фландрию.

— Порастрясешь ты мошну, — заметил Уленшпигель.

— Я всем сердцем стремлюсь в Дамме — там она меня любила. Может, она туда вернется.

— Ну раз ты так хочешь, выедем завтра утром, — сказал Уленшпигель.

И точно: на другой же день они загарцевали рядышком на ослах.

18

Дул резкий ветер. Небо, с утра ясное, как молодость, вдруг нахмурилось, точно старость. Пошел дождь с градом.

Как скоро дождь перестал, Уленшпигель отряхнулся и сказал:

— Уж очень много туманов впитывает в себя небо — надо ему когда-нибудь и облегчиться.

Опять полил дождь, и еще крупнее посыпался на путников град.

— Мы и так славно помылись, — зачем же нас еще скребницами тереть? — захныкал Ламме.

Солнце проглянуло, и они весело затрусили дальше.

Опять хлынул дождь, а крупным, сыпавшимся со страшною силою градом посбивало с деревьев сухие ветки, точно срезанные множеством острых ножей.

— Эх! Под крышу бы сейчас! — застонал Ламме. — Бедная моя жена! Где вы, жаркий огонь, нежные поцелуи и наваристые супы?

И, сказавши это, толстяк заплакал.

Но Уленшпигель пристыдил его.