— Его тоже надо казнить, как убийцу старика! Назад тому десять лет он тут, в Дамме, бросил меня в канал за то, что я донес на его отца. А донес я как верноподданный его католического величества.
С колокольни собора Богоматери плыл похоронный звон.
— Это и по тебе звон, — сказал Уленшпигелю рыбник, — тебя повесят, потому что ты убийца!
— Лжет рыбник! — кричал весь народ. — Лжет лиходей, душегуб!
А Тория, метнув в него камень и поранив ему лоб, кричала как безумная:
— Если б он тебя утопил, ты бы, кровопийца, не загрыз мою доченьку!
Уленшпигель ничего не говорил.
— Кто видел, как он бросал рыбника в воду? — спросил Ламме.
Уленшпигель молчал.
— Никто не видел! — кричал народ. — Лжет злодей!
— Нет, не лгу! — завопил рыбник. — Я его молил о прощении, а он меня все-таки швырнул, и спасся я только потому, что уцепился за шлюпку, причаленную к берегу. Я вымок, весь дрожал и еле добрался до убогого моего жилья. Я схватил горячку, ходить за мной было некому, и я чуть не умер.
— Лжешь! — сказал Ламме. — Никто этого не видел.
— Никто, никто не видел! — подхватила Тория. — В огонь его, злодея! Перед смертью ему понадобилась еще одна невинная жертва! Пусть за все заплатит! Он лжет! Если ты и швырнул его в воду, Уленшпигель, все равно не признавайся. Свидетелей нет. Пусть заплатит за все на медленном огне, под калеными щипцами!
— Ты покушался на его жизнь? — обратился к Уленшпигелю с вопросом судья.
Уленшпигель же ему ответил так:
— Я бросил в воду доносчика — убийцу Клааса. Пепел отца моего бился о мою грудь.
— Сознался! — крикнул рыбник. — Его тоже казнят! Где виселица? Я хочу посмотреть. Где палач с мечом правосудия? Это по тебе похоронный звон, оттого что ты, негодяй, покушался на жизнь старика!
На это ему Уленшпигель сказал:
— Да, я хотел тебя уничтожить и швырнуть в воду — пепел бился о мою грудь.
А женщины из толпы кричали: