Долго еще они пререкались: Уленшпигель возражал мягко, зато Ян де Цуурсмуль визжал, как будто его резали; он увяз, как муха в меду, во всех этих
А гости хохотали, как черти, когда они едят котлеты из доминиканцев[71] и почки инквизиторов.
Со всем тем Уленшпигелю пришлось уйти от Яна де Цуурсмуля.
48
Неле по-прежнему страдала и за себя, и за свою безумную мать.
А Уленшпигель поступил к портному, и тот ему сказал:
— Когда ты шьешь, шей плотнее, чтобы не просвечивало.
Уленшпигель залез в бочку и принялся шить.
— Да разве я тебе про то говорил? — вскричал портной.
— Я уплотнился в бочке. Тут нигде не просвечивает, — возразил Уленшпигель.
— Иди сюда, — сказал портной, — садись за стол и делай стежки как можно чаще — сошьешь мне волка.
«Волком» в тех краях называют деревенское полукафтанье.
Уленшпигель разрезал материю на куски и сшил нечто похожее на волка.
Портной заорал на него:
— Что ты сделал, черт бы тебя драл?
— Волка, — отвечал Уленшпигель.
— Пакостник ты этакий! — вопил портной. — Я тебе правда велел сшить волка, но ты же прекрасно знаешь, что волком у нас называется деревенское полукафтанье…
Некоторое время спустя он сказал Уленшпигелю:
— Пока ты еще не лег, малый, подкинь-ка рукава вон к той куртке.
«Подкинуть» на портновском языке означает приметать.
ebooksa