Пекарь рассердился.
— Вы что, с луны свалились! Вырвут и раздерут по клочкам. Они у ворот дежурят целые сутки. Юрка! — позвал он.
Из задней комнаты вышел мальчик лет десяти. Он был так худ, что казалось, от него остались одни глаза.
— Юрка, — приказал мальчику пекарь, — выведи этого чудака с хлебом на Мичманский бульвар фарватером «Ижица». Только чтобы все было в аккурате. Хлеб, товарищ, спрячьте под пальто. И не вздумайте есть его на улице. Ни-ни! Увидят — тогда вас уже ничто не спасет.
— Кто это «они»? — спросил я.
— Ей-богу, товарищ, неначе вы свалились с Марса. Как — кто? Голодные, конечно.
Мальчик провел меня через пекарню в узкий проход между высоких стен. В одной стене была пробита калитка. Мальчик открыл ее громадным медным ключом, и по внешней чугунной лесенке, заставленной вазонами с высохшими фуксиями, мы поднялись на второй этаж старого дома.
Мальчик ловко открыл гвоздем резную дубовую дверь с изображением мечей и знамен, и мы вошли в чью-то квартиру.
— Идите тихо, не пугайтесь, — сказал мальчик. — Только ни с кем не разговаривайте. Можете только поздороваться, если хотите.
Он толкнул первую дверь. Мы пошли в гостиную с роялем, портретами важных адмиралов с длинными баками и пустым аквариумом. В него доверху была навалена черная картофельная шелуха. Она уже дурно пахла. На софе лежала маленькая и желтая, как птичка, пожилая женщина.
— Болтаются тут целый день, — сказала женщина, — и еще вежливость разводят! Здороваются! Никто вас не просил здороваться!
Я смущенно проскочил за Юркой в следующую комнату, должно быть бывшую столовую.
Из-за китайской шелковой ширмы высунулась сонная, всклокоченная голова красивого молодого человека. Он посмотрел на Юрку и погрозил ему кулаком.
— Видал миндал?
— Вы не очень показывайте! — сказал, задираясь, Юрка. — Ходил и буду ходить. Вы что ж думали, мы вам задарма хлеб выдаем? За какие такие ваши заслуги перед революцией? Паразиты!
Голова тут же скрылась. Потом мы прошли через заросшую паутиной кухню. Там сидела молодая миловидная женщина без единой кровинки в лице. Подняв платье, она неподвижно смотрела на свои опухшие колени, растирала их ладонями и плакала.
Из кухни мы вышли в сухой сад, перелезли через невысокую ограду и очутились в конце пустынного Мичманского бульвара. Юрка попрощался со мной и пошел обратно.
— Вот это и есть фарватер «Ижица», — сказал он напоследок. — Самый надежный. Для женщин и безоружных. Ну, счастливо вам донести. Только, упаси бог, на улице хлеб не отщипывайте. И не ешьте.
До пяти часов я просидел на поломанной скамейке на Мичманском бульваре. Могильная тишина звенела над Севастополем.
Только один раз беспорядочно прогремела где-то рядом по булыжнику ручная тележка. Я увидел ее в просвете между высохшими ветками туи.