Владимир Гаврилович — деверь Софьи Семеновны, давно потративший имевшиеся у него средства, жил у нее в деревне на готовых хлебах. В жизни был он мастер на одно лишь — спать без просыпа, и сохранил эту привычку до сих пор, несмотря на то, что ему стукнуло пятьдесят лет.
— Ну, а Анна Сергеевна все еще тревожится? — спросила Софья Семеновна у Секлетеи.
— Да вот они сами идут, — ответила та, показав в окно на аллею.
Анна Сергеевна Тарусская была дочерью давнишней приятельницы Софьи Семеновны и гостила нынче летом с мужем и сыном, восьмилетним Мишей, во Власьеве.
Четыре дня тому назад Тарусский уехал по делам в Москву, должен был вернуться еще вчера, но не вернулся и не дал знать о своем промедлении. Анна Сергеевна беспокоилась и с минуты на минуту ждала мужа или, по крайней мере, хоть письма от него. Теперь она шла скорой, тревожной походкой по аллее к флигелю Софьи Семеновны, и по ее взволнованному лицу можно было издали догадаться, что пришедшая утром почта не принесла ей ничего утешительного.
— Вы меня простите, Софья Семеновна, — начала она, подойдя к окну, — я решилась попросить у вас послать нарочного. Я хочу отправить телеграмму мужу. Просто ума не приложу, что могло случиться с ним!
Софья Семеновна, всегда неизменно спокойная и рассудительная, покачала головой.
— Да ведь если бы случилось что-либо, то и дали бы вам знать, а если нет никаких известий — значит, все благополучно.
— Я этим вчера утешилась, — сказала Тарусская, — а сегодня просто ума не приложу! — и она взялась за голову.
Послать с телеграммой нарочного — значит, почти на целый день отнять от работы человека с лошадью. Софья Семеновна очень не любила этого.
Да уж вы потерпите до завтра, — мягко улыбаясь, медленно произнесла она, — авось приедет сегодня… Я думаю, даже наверно приедет… Мало ли что задержать может? А вы знаете, на липках-то поймали двух мальчишек. Лука Иванович доискался-таки. Кухаркин Андрюшка да Митька деревенский.
Анна Сергеевна, несколько недовольная отклонением ее просьбы о нарочном, сделала строгое лицо. Втайне она с самого начала истории с липками опасалась — не причастен ли тут как-нибудь ее Миша. Главное, она чувствовала, что Софья Семеновна, не высказывая этого, подозревала его. Теперь, когда дело выяснилось, Анна Сергеевна восторжествовала.
— Просто ума не приложу, — повторила она еще раз про мужа, успокоенная уже относительно липок. — Вот что, подождать разве вечернего поезда?
— Ну, подождем вечернего поезда, а тогда пошлем, — сдаваясь, согласилась Софья Семеновна.
Вдруг Тарусская дрогнула и вся преобразилась: ей послышались бубенчики на деревне.
— Кажется, едут? — не веря еще себе, проговорила она.
— Конечно, едут! — подтвердила Софья Семеновна, расслышав ясно приближающийся звон бубенцов.
Анна Сергеевна кинулась навстречу этому веселому звону, настойчиво мерно набегавшему и вдруг оборвавшемуся, когда она со стороны цветника поднималась по ступеням балкона.
— Муж приехал! — тяжело переводя дыхание, но уже сияя, сказала она на ходу через зал Вере, собиравшей ноты у фортепиано, и выбежала в переднюю.
Она была до того уверена, что встретит там мужа, что, когда вместо него увидела двух незнакомых молодых людей в запыленных модных пальто-саках и в цилиндрах, — остановилась у двери, совершенно пораженная такой неожиданностью.