Избранное

— Нет, барыня.

— А с Марженой с четвертого этажа?

— Тоже нет, барыня.

Дворжакова была привратницей, а Маржена служила прислугой в квартире этажом выше. Анна несколько раз видела ее во дворе и в лавке. Маржена была бойкая девушка. В булочной она подшучивала над другими прислугами: связывала их друг с дружкой завязками от фартука, незаметно щекотала им шею стебельком; девушки почесывались, смущенно озираясь по сторонам, а вся лавка хохотала. Анна, собственно говоря, больше слышала, чем видела Маржену: по утрам обе служанки, распахнув окна, убирали свои квартиры, и Маржена обычно пела за работой. Ее песенки — «Щеголи», «Дубовый листочек» и «Либенский мост» — разносились по двору. Маржена пела для всего дома, и, видно, ей хотелось, чтобы ее песня через крыши домов разносилась по всей Вацлавской площади, по всей Праге. Анна слушала, прячась за портьерой. Ей тоже было весело, и она улыбалась. Песенке «Либенский мост» она даже подпевала. По лестнице Маржена обычно скакала через три ступеньки, а если болтала с кем-нибудь, ее смех раздавался по всему двору.

— Это опять та сумасшедшая, с четвертого этажа, — говорила архитекторша, когда Маржена вихрем проносилась мимо их двери. А привратница Дворжакова, заслышав шум, выбегала из своей каморки:

— Это что еще за шум?

Но, увидев Маржену, она смягчалась и сердилась только для виду:

— Ах ты ветрогонка этакая! Вот как угощу тебя шваброй!

Она хватала швабру и шлепала девушку. Маржена взвизгивала, хваталась за бока и с хохотом выбегала на улицу.

Однажды утром Анна вышла за покупками и на площадке лестницы столкнулась с Марженой. Та подошла к ней и приветливо улыбнулась.

— Что ж это ты, блондиночка, все торчишь дома со своей старухой? Пойдем-ка с тобой подцепим кавалеров да на гулянку!

Анна зарделась и опустила глаза. Маржена засмеялась.

— А что, вашего барчука еще не нашли? — спросила она. — Он лихой франт, ого!.. А что сказала твоя старуха, когда Нехлебова отчитала ее? Ты не знаешь, кто такая старая Нехлебова? Это та, что приходила с брюками и капустой. Чего ты вытаращила глаза? Нам с Дворжаковой все известно; так-то, моя милая!

Анна чувствовала себя, как на раскаленных угольях. Чем больше Маржена смеялась, тем больше Анна краснела.

Не дождавшись ответа, Маржена сбежала вниз по лестнице. Внизу она остановилась и со смехом взглянула на Анну, которая все еще не двигалась с места.

— А ты, я вижу, еще порядочная недотепа! — воскликнула она, надрываясь от хохота.

До сих пор Анна ни с кем не встречалась и не разговаривала. «Какие у вас красивые волосы, девушка!» — говорили ей в распивочной Шенфлока, куда она ходила за литром черного пива к ужину. Но Анна потупляла взор и в ответ на все вопросы и шутки упорно отмалчивалась. «Ишь какая гордячка!» — усмехался буфетчик в белой куртке, беря у нее пивные кружки. А если у входа какой-нибудь парень, в надежде познакомиться, бросал ей: «Куда вы так торопитесь, девушка?», Анна вбирала голову в плечи и бежала так быстро, что пена из кружек выплескивалась ей на передник. Кроме как за покупками, она никуда не выходила. Да и зачем? Работая с шести утра до девяти, а то и до десяти вечера, она бывала рада поскорее лечь в постель, уснуть и спать до тех пор, пока хозяйка, открыв рано утром дверь в каморку, певуче не окликнет: «Анна!» Стучать в дверь или звать Анну из-за двери было напрасно, иногда приходилось даже трясти ее за плечо: «Эй, Анна, пора вставать, слышите!»

По воскресеньям, после обеда, хозяйка выдавала Анне книги для чтения. Это были повести о гуситских войнах{121}, старые чешские предания, а также рассказы о Шерлоке Холмсе, Леоне Клифтоне и Нике Картере. Начитавшись историй о сыщиках, Анна долго не могла заснуть и несколько раз вставала с постели, чтобы проверить, хорошо ли заперта входная дверь. В хозяйской библиотеке была еще одна чудесная книга — стихи о весне, о луне над прудом и о сладостных томлениях сердца. Эти стихи будили в Анне воспоминания о межах, поросших мятой, о домике с латаной крышей, где жили пять ее сестер. В табачной лавочке, куда Анна ходила за сигарами для хозяина, она покупала открытки с видами заката на озере, где солнце было словно из настоящего золота, переписывала на открытки четверостишия из этой книги и посылала их своим сестрам и деревенским подружкам. Ей хотелось напомнить о себе и немного прихвастнуть.

У барышни Дадлы тоже были книги, она их прятала в комоде под бельем.

— Бросьте вы эти сказочки для младенцев, Анна, — сказала она однажды. — Я дам вам кое-что получше. Только маме ни гугу и читать, когда ее нет дома!