Костя молчал и продолжал смотреть в ту же сторону.
— Ты сядешь?
— Почему на берегу никого нет?
Стоило ему сказать, и все обратили внимание — берег стал совершенно пустынным, словно там и не кишели час назад люди, и лодки ни одной, кроме их шлюпки, тоже не было видно.
— Дей-стви-те-льно, — протянула Люда.
Костя сел.
— Володька, бери второе весло, — сказал он. — Левка на руле, и Люда — рядом. А ты, Марина, пересядь обратно.
Шлюпка лениво раскачивалась, пока они менялись местами и рассаживались так, чтобы равномерно распределить нагрузку.
Скрипнули и зазвенели уключины.
— Ве-е-сла-а… на воду! — скомандовал Левка.
Володька и Костя выкладывались уже не ради того, чтобы покрасоваться.
Берег приближался. Наконец, шлюпка царапнула днищем песок. Костя спрыгнул и с нахлынувшей волной затянул ее.
Через тихий пляж к ним шел лодочник — дочерна загоревший, сухощавый старик-азербайджанец. Он качал бритой головой.
— Гамбар-ата! Нә олуб?[19] — крикнул ему Костя.
Старик, не отвечая, продолжал качать головой. Лишь подойдя к ребятам вплотную, он цокнул языком и заговорил:
— Пачиму каталыса долыга? Висе ехали… Война, джерман пошел. Война.
Марина стиснула Костино плечо, но он этого не заметил. Море блестело, и по-прежнему нигде не было чаек. Девушки поспешно натягивали сарафаны прямо на сырые купальники.
Легкий порыв ветра дернул оставленную кем-то присыпанную песком газету. Потом — посильнее — подхватил газету, потащил и прибил к пустому фанерному киоску.
— Он что-нибудь путает. Путает, путает! — с отчаянной надеждой в голосе сказала Люда и взглянула на Левку.
— Не знаю. Не понимаю, — сказал Левка, теребя густые вьющиеся волосы. — Ничего не понимаю! Мы все читали заявление ТАСС, неделю назад. Ясно же сказано, яснее нельзя, — ложные слухи, никакой войны нет, нет и не предвидится.