— Ты не должен приходить.
— Я должен.
— Что ты знаешь! Не ходи к жене предавшего.
— Я тебе этого не говорил.
— Все равно уйди…
Шеген сел на ступеньки крыльца.
А когда солнце только встало, оно блеснуло в отполированной до синевы стали рельсов, которые рассекали пустыню.
Изогнувшись на повороте, протянулся наливной состав. Громыхал он, как громыхает порожняк. Он проделал долгий путь в сторону фронта и теперь возвращался, чтобы снова пуститься в обратную дорогу.
Алибай стоял на тамбурной площадке один. На передней цистерне была заметная надпись мелом: «ТЕХОСМОТР 9/IX/42».
— Что я скажу Джилкибаю, когда он приедет к нам у отпуск? — крикнул Алибай.
Состав продолжал пересчитывать стыки рельсов, а в самой голове шел обычный товарный вагон. У раздвинутой двери с оружием в руках сидели бойцы охраны. А дальше — в глубине, на нарах: Жетибай, Халлыназар, Нуралы. В дверь им было видно, как бесконечно мелькают придорожные барханы, усеянные правильными квадратами защитных насаждений. И внезапно — в нежарком утреннем солнце — блеснула большая неспокойная река.
Состав громыхал через мост — его переплеты крест-на-крест разлиновывали безоблачное южное небо.
Жетибай словно не видел ничего этого.
Зато Алибай в тамбуре, когда пролеты кончились, стал одной ногой на ступеньку и, держась за поручни, смотрел назад — на реку и на мост.
Часовой там перегнулся через перила и взглянул вниз, где вскипала у быков быстрая мутная вода.
XIII
Это же раннее солнце, удлинявшее тени, застало конный патруль снова в песках. Они проехали мимо разлапистого куста старого саксаула, который каким-то чудом прижился в сыпунах. Теперь их было пятеро. Кроме лейтенанта, Шегена и Досымжана — два незнакомых бойца, тоже казахи.
Лейтенант спросил у Шегена, ехавшего рядом:
— Как думаешь — твоя в Еке-Утуне думает о тебе, беспокоится?..
— Какая она моя? — грустно ответил Шеген.