Таким же — мангышлакским — стал и молодой инженер, азербайджанец, с которым я познакомился в Новом Узене и позднее встречался в самом Шевченко. Дома он работал младшим научным сотрудником в одном исследовательском институте, соблазнился новым, неизвестным краем — и вот уже не только он, а и его мать, коренная бакинка, из бакинок бакинка, тоже стала мангышлакской.
И шофер-осетин Дзуцев, который бродил тут с гидрологами, тоже. И один якут с восторгом рассказывал мне о мегино-кангаласской тайге, где он с отцом-охотником ходил белковать и на соболя — примерно в то же время, когда и я ездил туда из Якутска в газетные командировки. Рассказывал с восторгом, а оставался на Мангышлаке. По той же причине: семья, работа и ощущение того, что многое здесь сделано твоими руками.
А однажды в Гурьевском аэропорту, когда у нас уже зарегистрировали билеты, рядом со мной у стены стояли две девушки. Одна из них — уже совсем взрослая и самостоятельная, лет, должно быть, девятнадцати. Ее сестра — не старше шестнадцати. Она провожала и несколько раз спрашивала, то просительно, то капризно: «Скажи, ты когда возьмешь меня к себе в Шевченко? Ну, скажи». А та ей рассудительно отвечала: «Ты бы поменьше думала, когда — ко мне, и кончала бы школу… У нас необразованных не любят. Вот приехала бы ты сейчас — куда бы мы с Володей тебя определили?»
И был еще один, пустячный, на первый взгляд, случай. Тоже в аэропорту, только в Махачкалинском. Я ждал самолета на Шевченко. У выхода на поле стоял парень, который отметил билеты на этот же рейс.
Парень никуда не отходил — он вез с собой фикус, не старый, высотой с метр. К небольшой кадке был приделан каркас из палок, обтянутый марлей. Фикус, или китайская роза, или комнатная пальма. Такое комнатное озеленение производят там, где собираются жить долго.
Дикторша по радио объявила посадку, и парень осторожно подхватил кадку и вместе со всеми стал протискиваться к выходу на летное поле.
Мангышлак…
Как и многие другие люди, неотделимы от Мангышлака буровой мастер Газиз Абдыразаков, чья вышка по-прежнему кочует в Старом Узене. И его товарищи — тоже буровые мастера, Геннадий Шевченко из Грозного и Шамиль Шахвердиев, тридцатитрехлетний лезгин родом из Касумкентского района в Дагестане.
Дома у себя Шамиль окончил сельхозтехникум, поработал в совхозе старшим агрономом. А потом — сманили ребята… Бурили в Туркмении — в песках к северу от Байрам-Али и позднее в Котур-Тепе. В 1964 году поехал на Мангышлак и здесь уже стал мастером. В буровой будке у него рядом с обязательствами, принятыми бригадой, висел большой портрет Есенина.
Мы договорились, что Шамиль утром зайдет ко мне в гостиницу, но он неожиданно пришел вечером: «Я такой… Очень беспокойный. Если что не так, я как больной… Мне ребята говорят: зачем ты, Шамиль, все время на буровой, — нам неудобно, как будто ты нам не доверяешь. А я — доверяю… Но домой тоже не могу…»
Сейчас он бурил 414-ю. А по слухам, после 414-й его собирались послать на мыс Ракушечный, это за Ералиево, на разведочную скважину, по проекту — 4500 метров. Для бригады это всегда выгодно. Срок бурения более длительный, меньше «окон». Вахты будут жить там по пять дней, а пять дней — дома.
Была о Шамиле заметка в «Правде»:
«Бригада бурового мастера Ш. Шахвердиева из Мангышлакского управления буровых работ завершила проходку скважины № 485. Кажется, рядовое событие. Но 485-я — особая скважина. Она ушла в землю близ того места, где больше десяти лет назад ударил первый на Мангышлаке нефтяной фонтан…»
Речь шла о Жетыбае…
О том Жетыбае, где начинал когда-то бурить Газиз… Не только история, но и современность сплеталась в многозначительных сюжетных узлах — со всем, что было здесь, что есть и что будет.
XI
Остался позади Каспий, исчезли застывшие волны барханов, и рассеялся вдали разноцветный купол — огромная юрта над Кара-Богаз-Голом, преодолены уступы спускающегося к морю Мангышлака, скрылись блистающие на солнце солончаки.
Время заметает следы. Время скрывает в тайниках события, которые происходили рядом — в непростой жизни непростых людей. Но я снова на том берегу: ночью примчался ветер, и к утру море взлетало под облака. На остров — на Кара-Ада — обрушилась водяная гора и рассыпалась.
А скалы стояли.
Судно с моря направилось не в порт, а свернуло на отстой за каменную гряду. И еще волна с маху обрушилась на остров и разбилась в пыль, а скалы стояли.
ebooksa