Сальтеадор

«Господи, да что же это такое? Сын дал пощечину отцу!»

Король взывал к Всевышнему и просил раскрыть тайну, ибо объяснить ее никто не мог.

А дон Иньиго все стоял, словно окаменев.

XXVII

РЕКА И ПОТОК

Есть жизни, судьба которых предопределена: у иных она течет плавно и величаво, подобно таким многоводным рекам, как Миссисипи и Амазонка, пересекающим тысячи льё равнин от истока до моря и несущим на себе суда, подобные городам, с таким множеством пассажиров, что их хватило бы для устройства целой колонии.

Другие же реки, что берут начало на вершинах гор, каскадами низвергаются с высоты, мчатся водопадами, скачут потоками и, пробежав всего лишь десять-пятнадцать льё, впадают в речку, реку или озеро, но еще некоторое время они будут волновать и вспенивать воды, с которыми смешали свои струи, — только одно это им и остается.

На подробное изучение первых, описание их берегов и окрестностей путешественнику потребуются недели, месяцы, годы; чтобы познакомиться с бурным течением вторых, путнику достаточно несколько дней: ручей, ставший каскадом, каскад, ставший водопадом, водопад, ставший потоком, рождается и умирает на пространстве в десять льё за одну неделю.

Однако за эту неделю путник, идущий по берегу вдоль потока, пожалуй, получит больше ярких впечатлений, нежели путешественник, целый год знакомившийся с берегами большой реки.

Историю, что мы рассказываем читателю, можно сравнить с каскадами, водопадами, потоками; с первой же страницы события стремительно несутся вперед, бурлят и с ревом докатываются до последней.

Для тех, кого ведет длань Божия, законы движения меняются, и когда человек достигает цели, ему кажется, что он совершил свой путь не пешком, не верхом на лошади, не в экипаже, а в какой-то волшебной машине, что проносится по равнинам, селениям, городам, подобно локомотиву, исторгающему грохот и пламя, или же на воздушном шаре, летящем с такой быстротой, что долины, селения, города, превращаясь в точки, исчезают из глаз, теряясь в пространстве, и даже у сильных кружится голова, и всем тяжело дышать.

Мы уже оставили позади две трети страшного путешествия, и (если не говорить о бесстрастном лоцмане, что зовется доном Карлосом, которому — под именем Карла V — предназначено вникать в бедствия, потрясающие общество, как ныне он вникает в несчастья, потрясшие семьи) каждый покинул или собирался покинуть площадь, где разыгрались только что рассказанные нами события, и у каждого тяжело было на душе и голова шла кругом.

Мы уже видели, что дон Фернандо бежал первым, вторым ушел дон Руис, проклиная сына, жалуясь на короля, взывая к Богу, и, наконец, король, как всегда спокойный, но как никогда мрачный, ибо его тревожила мысль о том, что в дни его владычества сын совершил неслыханное доселе преступление — дал пощечину отцу, — король удалился медленной и размеренной походкой во дворец, в Альгамбру, куда он и держал путь после посещения тюрьмы, где побывал вместе с верховным судьей.

И только те действующие лица, кого особенно касалась недавняя сцена, стояли, словно окаменев, среди толпы, и люди смотрели на них и сочувственно и удивленно, — то были Мерседес, опиравшаяся, когда теряла сознание, на плечо доньи Флор, и дон Иньиго, будто громом пораженный словами короля: «Не смейте являться ко мне до тех пор, пока виновный не будет взят под стражу».

Итак, ему предстояло взять под стражу человека, вызывавшего в нем такое теплое чувство, человека, о чьем помиловании он так настойчиво и безуспешно хлопотал, а ведь тогда того обвиняли лишь в преступлениях, свершенных против людей, сейчас же ему грозит еще более тяжкая кара за святотатство — преступление, свершенное против Господа Бога, и теперь он сам, дон Иньиго, пожалуй, готов стать мятежником, сообщником неслыханного преступления, поправшего нравственные устои человеческого общества, готов никогда больше не являться к королю.

Да, может быть, в глубине души он уже и склонялся ко второму решению, ибо, отложив на более поздний час выполнение приказа об аресте дона Фернандо, он торопливо пошел к дому, чтобы дать кое-какие распоряжения: надо было оказать помощь донье Мерседес — ей стало дурно.

Следовало бы сейчас же проводить ее домой, но странное дело: едва только дон Иньиго, сильный и крепкий, словно юноша, подошел к матери дона Фернандо, собираясь перенести ее на руках, донья Мерседес, заслышав его шаги, вздрогнула и, открыв глаза, крикнула, словно страшась чего-то:

— Нет, нет, только не вы, не вы!

И дон Иньиго, услышав ее слова, опустил голову и поспешил за кормилицей дона Фернандо и стариком-слугой, который был оруженосцем дона Руиса во время войны с маврами; между тем донья Флор в полном недоумении тихо повторяла:

— Отчего же моему отцу не помочь вам, сеньора?