Молившаяся за Мариорицу, благословлявшая ее, была жена Волынского.
Видели потом у гроба мужчину… Лицо мертвеца, искаженное страданиями, всклоченные волосы… в мутных, страшных очах ни слезинки! Вид его раздирал душу. Это был сам Волынской. Забыв стыд, мнения людей, все, он притащился к трупу той, которой лобзания еще не остыли на нем… Долго лежал он полумертвый на холодном помосте храма. Встав, он застонал… от стона его потряслись стены храма, у зрителей встали волосы дыбом… Служитель алтаря оскорбился этими стенаниями… несколько десятков рук вытащили несчастного… Ему не дали проститься с ней… Может быть, он и не посмел бы!
Целый день женщины, дети, старики, множество народа толпились около гроба княжны. Всякий толковал по-своему о смерти ее; иной хвалил приличие ее наряда, другой — узоры парчи, богатство гроба, все превозносили красоту ее, которую и смерть не посмела еще разрушить.
В этот самый день Мариула жалобно просилась из ямы; в ее просьбе было что-то неизъяснимо убедительное. На другой день опять те же просьбы. Она была так смирна, так благоразумна, с таким жаром целовала руки у своего сторожа, что ей нельзя было отказать. Доложили начальству, и ее выпустили. Товарищ ее, Василий, не отходил от нее. Лишь только почуяла она свежий воздух и свободу, — прямо на Дворцовую площадь. Пришла, осмотрелась… глаза ее остановились на дворце и радостно запрыгали.
— Ведь это дворец? — спросила она.
— Ты видишь, — отвечал печально цыган, знавший уже о смерти княжны Лелемико.
— Да, да, помню!.. Тут живет она, мое дитя, моя Мариорица… Давно не видала ее, очень давно! Божье благословение над тобой, мое дитя! Порадуй меня, взгляни хоть в окошко, моя душечка, мой розанчик, мой херувимчик! Видишь… видишь, у одного окна кто-то двигается… Знать, она, душа моя, смотрит… Она, она! Сердце ее почуяло свою мать… Васенька! ведь она смотрит на меня, говори же…
— Смотрит, — сказал старик, и сердце его поворотилось в груди. Он отвернулся, чтобы утереть слезы.
— Каково ж, Васенька? Княжна!.. в милости, в любви у государыни!.. Невеста Волынского… скоро свадьба!.. Каково? Ведь это все я для тебя, милочка, устроила. Ты грозишь мне, чтобы я не проговорилась… Небось не скажу, что мать твоя цыганка… Да не проговорилась ли я когда, Васенька?..
Она терла себе лоб, как будто припоминала себе что-то.
— Нет, никогда.
— То-то и есть!.. Не пережить бы мне этой беды!.. Проговориться?.. да разве я с ума сошла!.. Не бойся, душечка моя, не потревожу твоего счастия… Бог это будет знать да я.
Мариула была счастлива; это счастие горело в черных диких глазах ее.
Вдруг от Исакия Далматского ветер донес до слуха ее заунывное похоронное пенье.
— Что это? — сказала она, откинув фату свою, чтобы лучше слышать.
Пенье приближалось.
— Кого-то хоронят… Слава богу, что не с той стороны… не из дворца несут!..
— Да, не из дворца, — подхватил испуганный цыган. — Мне сказывали, что княжна Лелемико будет ныне в Гостином дворе. Пойдем лучше туда дожидаться ее.
— Пойдем, — отвечала Мариула, крепко схватив его за руку, — может статься, мы там увидим ее.
Они отошли к
ebooksa