— Идите же, идите, — Елена легонько подтолкнула женщину. — И никаких слез. Ему нужны силы.
— Андрейчик, неужели это ты? — с ужасом спросила жена.
Елена не выдержала, выбежала в сад…
Жена побыла всего один день и уехала. Елена провожала ее до вокзала. Простились, не встречаясь взглядами.
Еще почти год пролежал Андрей в госпитале. И ни разу Елена Ивановна не заговорила о жене.
Он вскоре, очевидно, принял какое-то окончательное решение, поставил перед собой цель. Чаще выходил из палаты, за пределы госпиталя, в город. Елена молча двигалась за ним. Андрей ходил стремительно, сердито как-то и часто спотыкался, падал. Когда ему совсем неловко было подниматься, она подбегала, помогала, но он требовал, чтобы не мешала.
Пришло время расставаться…
Уезжая к матери на Алтай, он надеялся, что рано или поздно вернется туда его жена и он сможет ее образумить. А Елене сказал, что ничего никогда не забудет и чувствует себя виноватым… Она пожелала ему счастливого пути и призналась, что всегда будет за него волноваться.
— Леночка, Елена, милая Лена. Думаю, ты понимаешь меня. Я прошел почти всю войну и остался жив… Надо вернуться. Я должен вернуться к жене, несмотря ни на что, потому что уходил от нее на фронт. Я хочу верить. Надеюсь. В такое время она просто могла сбиться… Она молода.
— Понимаю, Андрюша. Нельзя иначе, нельзя… Но если… — Елена не договорила, она сама испугалась того, что хотела сказать: ведь у нее никаких прав не было.
— Я должен. Ты прости, пожалуйста… За все, за все тебе спасибо. Вот адрес моей мамы. Если можешь, пиши.
Проводив его, она, одинокая, долго стояла на перроне, смотрела на фиолетовый осенний лес, в который умчался торопливый поезд. Над синими рельсами кружились последние оранжевые листья осин…
Со слезами на глазах Елена Ивановна смотрела на зятя, на этого обаятельного парня, ставшего родственником, и думала: когда-нибудь придется рассказать ему о своей судьбе. Рассказать, что всегда, всегда, в каждом дне жизни, во всех радостях, печалях и заботах был рядом с ней любимый человек. Как она тревожилась за него и ждала, потому что обещала, и не могла представить себя без ожидания. Как осмелилась на всякий случай сообщить его матери свой адрес, описать дорогу со всеми подробностями… и заверила, что по первому зову помчится встречать…
— Любите друг друга, дети, — тихо сказала Елена Ивановна. — Берегите друг друга.
Шептались прибрежные кусты шиповника и смородины, шепталась возле самой воды сердитая осока. Потускнели вдруг яркие блики и река стала еще чернее, таинственнее. Легкая просвеченная тучка, словно крыло птицы, прикрыла луну. Сорвалась, чиркнула по небу маленькая звезда.
— Где ты? — приглушенно спросил Ваня.
Но эхо долго бежало над рекой. И снова наступила ласковая тишина. Светлана, затаив дыхание, сделала несколько шагов; под ногой хрустнул сучочек. Она испуганно подпрыгнула, но не вскрикнула. Осторожно, бесшумно продвигалась к воде, чтобы (если удастся незамеченной переплыть на другой берег), затаившись, снова позвать заплутавшего в мелком березняке Ивана. Пусть поволнуется милый, пусть дольше ищет ее!
Светлана сняла ситцевое платьице, сделала из него белый мячик и, взяв его в зубы, погрузилась в теплую шелковистую воду, на спине поплыла наискосок к другому берегу. Ей казалось: она плывет по ночному небу, наслаждаясь невесомостью. Как хорошо, думала она, там на земле есть человек, который ждет меня и любит. Как хорошо! Пусть всегда он будет на земле, а я иногда ненадолго буду улетать, чтобы самой скучно сделалось, чтобы побыть на расстоянии, побыть одной…
Побыть одной? Зачем? Целых четыре месяца не приезжала в деревню — все готовилась к экзаменам — и этого мало? Нет, нет! Нельзя расставаться. И в небо вместе. И везде вместе… «С любимыми не расставайтесь… с любимыми не расставайтесь… И каждый раз навек прощайтесь… И каждый раз навек прощайтесь… И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите от них…» Она выхватила платье, взмахнула рукой и что есть силы закричала: «Ва-а-ня-яа-а!» Резко повернулась и шумно поплыла обратно. На берегу еще раз тревожно крикнула.