– Даже противно, – прокомментировал этот факт Нагорный. – Подполковник торчит передо мной, капитаном, как школьник перед завучем, разве что по стойке «Смирно» не встает.
К утру список сократился до двадцати имен. Градов отпустил подчиненных спать. Они унеслись, как стрелы из лука, и через минуту соседнюю комнату взорвал дружный храп.
К майору сон пока не шел. Он курил у открытой форточки, анализировал события.
«Скоро список сократится еще больше. Я не сомневаюсь в этом.
Удалось ли сохранить конфиденциальность? Вопрос интересный. Если „крот“ что-то заподозрит, то мигом свернет свою деятельность и станет паинькой. В худшем случае отправится в бега. Сделать это проще простого. Своего агента, в отличие от давешнего капитана из политотдела, союзники не выдадут. Он им крайне интересен. Станут отнекиваться, делать удивленные глаза, и воздействовать на них будет невозможно. Кто же этот тип?»
Градов сел за стол, снова принялся разглядывать сократившийся список. Капитаны, майоры, подполковники и даже парочка полковников – начальники строевой части и картографического отдела. Самое противное, что этот тип мог достойно воевать, а потом в нем что-то сломалось, произошла переоценка. Он решил ступить на скользкую дорожку.
Очередной окурок вмялся в пепельницу.
Влад вспомнил историю со штурмбаннфюрером Нойманном.
«Что тут правда, а что вымысел? Штельмахер не утверждал, что находится в плену, но другого быть не могло.
Район в западной части Берлина, где остались вооруженные эсэсовцы? Глупость, союзники на такое не пойдут, им не нужен удар в спину.
Они хотят использовать вооруженных немцев против Советского Союза? Еще большая глупость».
Майор прошел в смежную комнату, где отсутствовали окна, повалился на скрипящую кровать, уставился в черный потолок.
Жизнь мелькала перед глазами, проносилась, как железнодорожные платформы с танками и орудиями. Неразделенная любовь, выпуск из Подольского пехотного училища, зигзаг в судьбе, особый отдел стрелковой дивизии в Западном военном округе.
Эта служба не была овеяна романтикой. Приглядывать за чистотой морального облика бойцов ему было не по нраву. Он следил за чистотой границы, через которую диверсанты и шпионы дружественной Германии лезли косяками.
Критическая масса лопнула на рассвете двадцать второго июня сорок первого года, когда противник перешел Западный Буг севернее Бреста и одним ударом смял жидкие пограничные заслоны. Танковые части обошли дивизию, зажали в клещи. Из окружения вырвались четыре сотни красноармейцев. Полегли все командиры. Градов вел кого-то на прорыв, помнил, как размахивал пистолетом. Дальше мина под боком – и тишина.
Очнулся он от дикой боли, когда бойцы грузили его в санитарную машину.
– Это особист, брось гада! – прохрипел кто-то.
– Давай грузи! – прорычал другой. – Это нормальный мужик, он солдат в обиду не давал!
Проникающее ранение в брюшную полость на полгода приковало его к кровати. Организм справился. Градов снова встал в строй.
Контрнаступление в Подмосковье, летом Дон, Ростов, битва на Волге, где столкнулась вся мощь враждующих армий. Снова ранение, тоскливые месяцы в госпиталях, чуткие медсестры.