Вино с нотками смерти

22
18
20
22
24
26
28
30

Герман сфотографировал договор о покупке эллинга, решив назавтра проверить по базе бывшего хозяина.

— На безрыбье и рак рыба, — объяснил он коллегам свой интерес, выйдя на улицу. — Пока сплошные белые пятна в этом деле.

— Думаю, многое сразу прояснится, когда мы установим личность убитого, — сказала Оля. — По отпечаткам пальцев может чего пришлют.

На улице моросил дождь, но такси вызывать не стали: так никакой зарплаты не хватит кататься туда-сюда. Город затих: туристы давно разъехались, а местные предпочитали в такую погоду вечерами сидеть по домам. Летом в темноте всегда светились многочисленные магазинчики и кафе. Сейчас они стояли с закрытыми ставнями и надписью «закрыто» на дверях. «И чего сюда этого мужика принесло», — в очередной раз подумал Герман…

***

Старуха сидела перед новеньким корытом — аж блестело оно на ярком солнце. И вот спрашивается: зачем корыто? Почему корыто? С этими вопросами старуха была полностью согласна.

— Зачем, ирод, попросил корыто, когда есть стиральные машины? Просил бы крутую стиралку! Хотя и стиралка не нужна — мы не так много стираем.

— Рыбка настаивала. Говорила, надо по пушкинским правилам загадывать, — начал он оправдываться, переминаясь с ноги на ногу. — Мне-то все равно.

— Именно! — взревела старуха. — Тебе все равно! Как тут жена исстрадалась, ему безразлично. Наколдовал корыто, а кому стирать в нем? Мне! Мне пряжу свою прясть, стирать. А ты что, старый дурень, делать будешь? На печи лежать? Так ты забыл — у нас землянка, а в ней нет печи, лежать тебе не на чем!

В ушах от крика зазвенело: не привычно было его ухо к крикам людским. Но пришлось терпеть — пока не понятно, где выход из миража прячется.

— Хорошо, чего ты хочешь? — он понял, что лучше пока старухе не перечить. Вроде, надо избу просить вместо землянки, но лучше уточнить.

— Изверг! Дом проси на Рублевке.

Напрягшись, он вспомнил престижный район, где жили русские олигархи.

— Тебе зачем на Рублевке? Там все очень дорого, — попытался воспротивиться, хотя знал, чем дело кончится. И, правда, понеслось:

— Умный что ли очень? Сказано: дом проси! — тут старуха призадумалась. — Погодь! Вертайся назад. Сразу в комплекте проси, два в одном, типа, по акции. Дом и чтоб из крестьян перевели сразу в дворянки.

— А если она откажется акцию проводить? — спросил он, вспомнив, что и у рыбы золотой нрав был крепкий.

— Твои проблемы, седой. Без дома и титула не возвращайся.

По большому счету он бы и рад не возвращаться. Но миражи — штука непростая. С одной стороны, найти сложно, с другой стороны, потом выйти по своей воле тоже нелегко. Пришлось брести обратно к морю. Сзади волочился невод, задевавший за колючки и камни. Опять неожиданно, прямо перед носом разверзлось море. На сей раз оно бурлило сильнее чем в предыдущий. Пена изрыгалась из пучин, волны накатывались на пустынный берег. Он начал закидывать невод — дело шло не ахти. И тут, где-то сбоку мелькнула полоска золотого цвета, а потом и сама рыбка, усевшись на гребень волны, нагло уставилась на него.

— Чего, обратно отправила? — спросила она с ухмылкой. — Давай, говори, чего хочет ненасытная старуха.

Он поковырял мыском сапога в песке. Подумалось: «Почему я не в лаптях?», но размышлять на эту тему было недосуг.

— Хочет дом на Рублевке и дворянский титул. Надоело быть черною крестьянкой, — ему показалось, что скоро он начнет говорить стихами. В таком случае, проникнув в людской мир, можно стать поэтом. И даже классиком мировой литературы. Он помнил, как выступал Маяковский: громкоголосо, в яркой желтой кофте… Эх… Для этого надо не просто стать поэтом, а в Маяковского переродиться. Впрочем, закончил Владимир плохо. Не стоит. Судьба поэтов на Руси всегда вызывала в нем протест против такой горькой доли. А нерусич Байрон? Тоже нелегка судьбинушка. М-да…