– Да, – сказал Райделл.
Он вспомнил, как нагрубил парнишке-сумоисту, и почувствовал себя неловко. Да, слегка дал маху. А все из-за этой клаустрофобии, или как ее там, которая на него порой нападает в толпе. Тара-Мэй Алленби сказала ему, что это называется «клаустрофобия», то есть «боязнь замкнутого пространства», но на самом деле у него это не от тесноты. А еще дико бесят эти дурацкие бородки под нижней губой.
– Оба кабеля, – добавил он.
– Уже подключил?
– Только питание, – сказал Райделл. – Второй… я не знаю, куда он втыкается.
– И я не знаю, – сказал Лейни, – но она на месте?
– Только что была, – сказал Райделл, высматривая во тьме свою волшебную звездочку, но потом вспомнил, что на нем очки.
Его рука нащупала выключатель, свисавший с провода над головой. Щелкнул. Загорелась голая пятидесятиваттная лампочка. Он сдвинул очки на нос, посмотрел поверх них, обнаружил, что проектор на месте и все еще подключен.
– «Термос» у меня.
– Не выпускай его из виду, – сказал Лейни, – и кабели тоже. Не знаю, что именно она должна для нас сделать, но вокруг нее все и крутится.
– Что крутится вокруг нее?
– Изменение.
– Лейни, она сказала, что, по-твоему, будто наступает конец света.
– Не будто, а наступает, – поправил Лейни.
– С чего ты взял?
Лейни вздохнул; вздох перешел в кашель, который он, очевидно, пытался подавить.
– Конец тому миру, который мы знаем, – выдавил он. – Как мы его знаем… Больше я об этом ничего не могу сказать, да и никто не смог бы. Не о том тебе надо думать. Ты же работаешь на меня, не забыл?
«Да, а ты – сумасшедший, – подумал Райделл, – но у меня в кармане твой кредитный чип…»
– Ладно, – сказал он, – и что дальше?
– Пойдешь на место вчерашнего двойного убийства, недалеко от тебя, на мосту.