Дочь полка 2

22
18
20
22
24
26
28
30

— У тебя такие волосы, — прервала её мысли Маша и натянула прядь.

— Какие? — спросила девочка.

Та замялась и виновато поглядела вниз. Руки перестали плести косу. Было видно, что она уже пожалела о том, что начала эту тему. Тут пальцы снова ухватились за волосы и продолжили своё дело. Видимо, говорить дальше, девочка не хотела. До Кати, наконец, дошло, что так удивило её подругу:

— Седые?

— Да, — тихо ответила та и тут же оживилась. — Но ты не думай! Это красиво! Очень красиво!

— Я не злюсь, — успокоила её девочка и снова уткнулась лицом в колени.

— А где твой дом? — тихо задала вопрос Маша и посмотрела по сторонам. — Нас никто не услышит.

Ох уж это любопытство! Как же с ним было сложно. Но Катя ожидала такого от мирных жителей. Всем же хочется узнать откуда у Зорниковой Агафьи вдруг откуда ни возьмись, появился ещё один ребёнок. Катя и сама была любителем задавать вопросы. В первое время в батальоне всех замучила, пока всё не узнала. Ну интересно же. Новое место, новые люди. Как тут не спрашивать? Катя решила ответила, даже не соврав:

— Моего дома больше нет. Его уничтожили.

— Как уничтожили? — прижала руки к груди та. — Совсем-совсем?

— Ну, не совсем, — пожала плечами Катя. — Но тех, кто делал мой дом домом убили.

Наступила тишина. «Поговорили», — подумала она и уже потянулась к платку, чтобы завязать волосы. Но вдруг сзади послышался тихий всхлип. Девочка обернулась и увидела, что Маша сидит, закрыв лицо руками.

— Я так боюсь, что они сделают и с нами что-то плохое! — глотала слёзы она. — Они такие страшные! Я слышала, что немцы расстреливают людей, сжигают их в сараях, забирают в лагеря! У меня дома сестра маленькая и бабушка! — она вытерла рукой слёзы и посмотрела на девочку. В её красных глазах читалось только одно — боль. — Они же просто так не уйдут? Да?

Кате был знаком этот взгляд. Точно также она смотрела на мир после того, как её село постигла ярость фашистов. И до сих пор смотрит. Ничего не можешь сделать. Ты — беспомощный ребёнок, девушка, мать, старик, инвалид. У тебя нет ничего. Даже силы. Только ненависть, жгучая, душащая за горло ненависть. И страх. Они не дают даже дышать полной грудью, оседают на сердце и кусают его так, что внутри начинает колоть. «Что же ты, Война, с людьми делаешь?» — подумал Катя и отвернулась.

Глава 7

«Месть, почему ты не так сладка, как кажешься?»

Капитан Дженс сидел, как обычно у себя за столом, сложив длинные аккуратные пальцы. Руки у него, в отличие от деревенских, были в хорошем состоянии: без единого ожога от щёлочи или ссадины от веток. Это ещё по сравнению с руками гражданских. А если взять наших солдат… То там, наверное, сравнивать даже не нужно. Катя опять стояла в этой ужасной, потерявшей русскую душу, комнате и смотрела, как немец перебирает пальцы. Они почему-то завораживали её. Это было единственным, что вообще здесь двигалось. Стояла она не просто так. Нужно было бежать в лес, отправлять сообщение нашим. А для того, чтобы покинуть пределы деревни, люди отпрашивались у самого капитана. И обязательно должна быть причина. Девочка давно знала о таких тонкостях. В Лесково было то же самое. Но от этого данное обстоятельство не меньше злило. Оккупанты не только отняли у людей дома, но ещё и отпрашиваться надо для того, чтобы сходить в тот же лес. Вот где у этих гадов логика? Уйти то ты мог хоть на край света. Только вот куда? Дома твоя родня, хоть какая-то еда и спальное место. Детей вообще можно отпускать направо и налево. Кто не захочет вернуться к маме? Кто самостоятельно проживёт без старших? А тут, в Малиновке, приходится отпрашиваться ещё и у самого капитана. И не факт, что отпустят. Вот делать ему больше нечего, как каждого выслушивать. Как объяснила тётя Агафья — немцы опасаются партизанства. Даже думают, что в лесу была или есть какая-то подпольная группа. Вот и стараются отгородить граждан от внешнего мира. Но ничего, Катя обо всём позаботилась. Причина была уважительной — собрать немного хвороста. В их сарае печи не было. Но кто мешал помочь другим? Вот девочка и заметила бабу Наташу. Ту самую старушку, которой она с ребятами собирала яблоки. Очень приятный человек. Баба Наташа, как и все деревенские, сразу же полюбила Катю. Называла её «внучей» или «дочей». Сыновья у неё сейчас воевали на фронте, внуков не было. А здоровье — то не резиновое. Вот ребятня и помогала. Разумеется, старушка награждала за работу либо яблоком, либо какой-нибудь жёсткой лепёшечкой. В доме у неё было аж четыре немца. Взрослые, крепкие мужики. А помочь некому. Вот и приходится детям бегать. Но баба Наташа признавалась, что от этих «чертей» ей ничего не нужно. Приятнее просить родную душу. Вот Катя и предложила собрать ей хвороста в дом. Даже от кусочка лепёшки отказалась. Сказала, что просто хочет помочь, бескорыстно. К тому же, еды не на всех хватало. Пусть баба Наташа сама кушает, здоровье поправляет. Сейчас ещё освободится деревня от душителей — фашистов и почувствует себя она на лет тридцать моложе.

Катя спокойно объяснила ситуацию. Упомянула про здоровье бедной бабы Наташи и про то, что нужно помочь. Безобидное намеренье, придраться не к чему. Августин переводил её речь Дженсу, тот кивал, перебирая пальцы. Капитан на этот раз был не злой и прибывал в хорошем настроении. Без сомнений, девочка получит разрешение. А дальше — душа спокойна. Ситуация складывалась прекрасно. Но вот за спиной послышался нежданный стук двери. Кто-то вошёл в штаб. Катя обернулась и остолбенела. Внутри всё упало вниз. Это был Ханс. Она быстро отвернулась назад, опустила голову и натянула сильнее платок ближе к лицу. «Он меня не узнает! Он меня не узнает!» — кричала у себя в голове девочка. Осталось совсем немного подождать! Неужели всё оборвётся в самом конце? Нет! Ничего не оборвётся! Всё будет хорошо, если она не подаст виду.

— Hat mich gerufen, Kapitan? (Вызывали меня, капитан?) — сказал Ханс и встал рядом с Катей.

По телу девочки пробежала дрожь, ноги предательски затряслись. Её рука время от времени соприкасалась с немецкой формой оккупанта, который встал слишком близко, и каждый раз колени начинали трястись с новой силой. «Господи!» — молила Катя. — «Господи, помилуй! Не надо! Спаси! Спаси меня и всех нас!»