Святой Франциск Ассизский

— Господа мои, — сказал Египетский султан двум братьям, — мудрецы советуют мне казнить вас, но я никогда не обрек бы на смерть тех, кто готов отдать жизнь за спасение моей души.

Итак, он отпустил их, снабдив фирманом о том, что святой Франциск и его братья могут беспрепятственно проходить через все сарацинские земли, включая Палестину, а кроме того, проходить к Гробу Господню не платя дани.

Святой Франциск воспользовался этим указом и, как обычно, пытался в пути обратить встречных к Евангелию. Он посетил Вифлеем, Иерусалим и Голгофу, и это весьма благоприятно повлияло на тогдашнюю веру, но так как он не достиг двух главных целей своего странствия — обращения неверных и мученичества, а из Италии до него доходили тревожные известия, то он решил возвратиться на родину.

Прежде, чем отправиться в путь, он встретился с Мелек-эль-Камелом, который сказал ему:

— Брат Франциск, я бы охотно обратился в христианскую веру, но боюсь, как бы мои сарацины не убили меня, тебя и всех твоих братьев, узнай они об этом. А так как ты можешь сделать очень много добрых дел, а я должен решать важнейшие проблемы, то не хочу быть причиной твоей и моей смерти. Но научи меня, как спастись, и я сделаю все для этого.

— Господин, — ответил святой Франциск, — я возвращаюсь в свою страну, но после моей смерти пришлю тебе двух моих братьев, от которых ты получишь христианское крещение. Ты же будешь свободен от любых мыслей, которые могут этому воспрепятствовать, чтобы благодать Божья снизошла на тебя, когда ты сможешь принять в себя веру и убеждения наши.

Он обещал это, потому что с достоверностью ощущал, что и малейшая милость, оказанная ему, бедняку Христову, не может остаться без вознаграждения. Прошло семь лет — святой Франциск умер на голой земле; прошло еще двенадцать — и султан занемог в своих роскошных палатах, и, мучимый болью, лежа на коврах и подушках, ждал, что исполнится обещание итальянского странника. Он разослал гонцов на границы своей земли, чтобы они узнали, не видел ли кто двух монахов, одетых как святой Франциск. Однажды со стороны моря к нему пришли два монаха, которых святой Франциск вдохновил во сне, и стражники тотчас же отвели их к умирающему султану, который увидев их, сильно возрадовался, так, словно перед ним предстал образ святого, некогда благословившего его. И он крестился и умер христианином среди сарацин, ибо Господь обещал, что не будет на земле грешника, который, возлюбив всем сердцем Орден Святого Франциска, не обретет милость Божью — так говорится в «Цветочках».

На первый взгляд, и этот крестовый поход святого Франциска был неудачным. Он искал мученичества, но обрел почести; он мечтал проповедовать Евангелие сарацинам, удалось же ему чуть больше, чем простое паломничество. Возвращался он, еще больше стремясь отправиться в новый поход ради Господа нашего Христа, рождение, жизнь и страдание Которого он словно увидел воочию в тех местах, и, кроме того, он знал теперь, что Бог не пошлет ему прекрасную мученическую смерть. Однако, Тот готовил ему смерть еще более прекрасную.

Но в том, что касается религиозной и социальной стороны дела, этот крестовый поход превзошел все надежды святого Франциска, и его современников. Он первым принес в шатры сарацин то, о чем они ничего не знали: истинное христианство, живой образ Христа и готовность умереть ради спасения чужой души, даже души незнакомца и грешника. Он передал крестоносцам дух апостольства, итальянцам — способность жить по Евангелию, европейцам — древний и обновленный смысл, который следовало придавать заморским войнам. Он напомнил, что бороться надо ради славы Христа, а не ради земных королей; лишь тогда можно править страной долго и счастливо.

Возможно, благодаря его святости, приводившей его к мысли о миссиях, идея францисканства так развилась. «Охрана Святой Земли» навсегда осталась делом францисканцев. И сегодня лучшее, что есть в Палестине, связано с ними; и сегодня самые истовые защитники и распространители римского духа среди других народов, мистические натуры, неспособные принять слишком формальную и рациональную религию — францисканцы. Святой Франциск расширил границы своего Ордена, и они перешагнули через все страны. Он обозначил, где должен стоять его авангард, где надо вести справедливую осаду, где — одержать победу без венца.

МАРОККАНСКИЙ ПОХОД

В то время, когда святой Франциск задумывал крестовый поход в Святую Землю, небольшой отряд братьев, отправившихся в марокканскую экспедицию, проходил через Испанию и остановился в Севилье, которая была последним оплотом арабского владычества. К несчастью, предводитель отряда, брат Витале, задержался в Арагоне из-за болезни, и пятеро юношей, более пылких, нежели опытных, остались с одним лишь наставником — уставом святого Франциска, где было два указания на то, как вести себя братьям, находившимся среди сарацин или других неверных: не ссориться и не входить с ними в распри, но ради любви к Богу подчиниться любому созданию Его, открыто исповедовать христианство, а также проповедовать слово Божье. И одно, и другое напоминает о том, что братья предали свое тело Господу нашему Иисусу Христу, и, значит, должны храбро идти навстречу видимым и невидимым врагам. Из двух этих дорог маленький отряд выбрал вторую — открытую проповедь веры.

Они принялись проповедовать на неслыханном италр-арабо-испанском наречии перед севильской мечетью. Их немедленно схватили и повели к султану Абу-Якубу, прозванному Мирамолино, сыну первого Мирамолино, при котором святой Франциск совершил свой крестовый поход.

Абу-Якуб находился в Марокко после того, как его отец потерпел неожиданное поражение при Навас де Толоса, в 1212 году, но не вынашивал коварных планов против христиан. Напротив, он доверил командование своим войском христианскому принцу, дону Педро, инфанту Португалии, который, поссорившись со своим братом-королем, без зазрения совести перешел на службу к магометанам.

Вместо того, чтобы заключить в темницу пятерых миссионеров, Абу-Якуб предоставил их дону Педро, который принял их с почестями у себя во дворце. Братья воспользовались возможностью свободно проповедовать Евангелие, и как-то раз Мирамолино натолкнулся на брата Бернардо, который, стоя в повозке, говорил против Магомета. Султан приказал, чтобы пятерых миссионеров схватили и выгнали вон, и дон Педро посадил их на корабль, плывший в Сеуту, заклиная их из Сеуты возвращаться в Италию.

Спустя некоторое время, они снова появились на марокканских дорогах со своими проповедями — тогда Мирамолино схватил их и отправил в Сеуту. Но героический отряд, обрекший себя на мученичество, опять вернулся в Марокко, и дон Педро схватил их вновь, опасаясь, как бы их отчаянное сопротивление не принесло вреда местным христианам, и посадил братьев под стражу на марокканской территории. И все же, ускользнув от стражников, они вернулись в город, и в пятницу — а для магометан это словно воскресенье — принялись проповедовать на той площади, по которой должен был пройти Мирамолино. Увидев, что уже не впервые ему бросают вызов, он пришел в ярость и заключил миссионеров в темницу, где подверг их допросу, а молодые герои отвечали ему с твердостью древних мучеников. Потом он принялся за пытки, приказав катать их по битому стеклу, и, наконец, озверев от их терпения, отсек турецкой саблей головы всем пятерым.

Дон Педро собрал тела мучеников и отправил их в Коимбру. Траурная процессия донесла их до церкви Санта Кроче, где и похоронили их, и люди, видевшие это, были охвачены волнением и жалостью.

Так закончилась марокканская миссия, которая стремилась к смерти с самого начала. Началась она в мае, в Порциунколе, и была словно бы священной весной францисканского рыцарства. Когда учитель узнал об этом, то в скорби, радости и зависти, вскричал: «Теперь я могу сказать, что у меня пятеро братьев!»

Ведь он томился той же жаждой мученичества, что и они, но их жажда была утолена. Другие братья стали приписывать себе славу, пришедшую к Ордену, и святой предостерег их: «Следует гордиться своим мученичеством, но не чужим!»

Он был всегда мудрейшим из мудрых и опасался высокомерия толпы так же, как и высокомерия одного человека. Он желал, чтобы его братья, даже если и случалось им возвыситься над другими, всегда считали себя «меньшими».