Святой Франциск Ассизский

В этом знаменитом диалоге брат Массео, не отличаясь особой тонкостью, не может понять, в чем состоит дар святого Франциска, а святой Франциск в смирении своем не ставит себе в заслугу дары, полученные от Бога. Начать с того, что Всевышний создал его поэтом в том смысле, который вкладывали в это слово древние греки, понимавшие поэзию как действие. Святой Франциск любил поэзию не как чтение, но как мысль, как чувство, как страдание, как то, что вспышками озаряет быстротечность бытия; он любил не ту поэзию, которая остается на бумаге, но ту, которой живут — трудясь, жертвуя, борясь, умирая. Поэтому вместо того, чтобы петь хвалы бедности, он предпочел раздеться донага и быть бедным; вместо того, чтобы воспевать милосердие, предпочел ухаживать за прокаженными и замерзать от холода, отдав одежду нищему; вместо того, чтобы громко восхищаться цветами и птицами, горами и лесами, предпочел жить среди них и стать для них своим. Но, даже превратив свою жизнь в поэзию, он не успокаивается. Истинная поэзия неисчерпаема и, не находя для себя выхода в одном только действии, начинает искать иных более высоких путей.

Святой Франциск обладал именно этой, истинной поэзией, но, дабы он избежал порока большинства заметных поэтов, которые в силу своей божественной неуспокоенности ищут во всех творениях бесконечное и бесконечно надрывают себе сердце, Господь принес ему еще один неоценимый дар, влюбив его в Себя. Любовь к Богу возвращает его к евангельской бедности, воспринятой в духе Римской церкви, и приводит его к полному подражанию Христу, невиданному, пожалуй, со времен апостолов.

После обручения с госпожой Бедностью слово «мой», это главное слово ненасытного желания, высокомерного обладанья и эгоистической любви, неприменимо для него ни к какой вещи и ни к какому существу; но и о себе, применительно к кому бы то ни было, он никогда не скажет «твой», ибо слово это выражает крайнюю степень самоотречения.

Такая отрешенность могла привести святого Франциска к тому дуализму духа и материи, который отличает еретиков его эпохи, но поэтическая его натура снова обращает его к земной красоте, а огромная любовь к Создателю напоминает ему об обязанности восхищаться ею как созданием Божьим. Не по-христиански — презирать эту жизнь, чтобы облегчить себе отречение от нее; но и не легко любить жизнь и не быть порабощенным ею, ведь желание это цепь, удерживающая нас в нашем рабстве. Святой Франциск разбивает эту цепь, связав себя с бедностью. Он ухитряется любить создания Божьи не только с благоговением верующего, но и с чистой радостью эстета, поняв, что жажда обладания мешает созерцать красоту. Таким образом, пока мы обсуждаем проблему Любви Божественной и Любовей земных, проблему Единого и многих, святой Франциск решает ее, открыв для себя бедность любви, т. е. любовь, лишенную эгоизма желания. Благодаря его любви к Богу, это откровение сообщается душам, тянущимся к нему и расходится все более широкими кругами, подхваченное мужами, призванными к апостольскому служению, девами, посвятившими себя Господу, людьми близкими к нему и весьма далекими. В результате возникают три совершенно самостоятельных Ордена. Первый ставит свои скиты посреди мира и посредством примера, проповеди и просто духовного общения делает монашеские добродетели доступными всему народу: знати и беднякам, торговцам и ученым, воинам и крестьянам. Второй требует от монахинь той же абсолютной бедности и участия в жизни мира, но уже в условиях затвора и посредством искупительной молитвы. Третий требует от всех христиан подчинения тем же принципам бедности, целомудрия и послушания в той степени, в какой это совместимо с их гражданскими обязанностями, и призван способствовать достижению справедливости, мира и милосердия в обществе.

В атмосферу оцепенения и страха, характерную для его времени, святой Франциск привносит непосредственно воспринятый дух Евангелия; отсюда Рождественское чудо в Греччо, смягчившее сердца, скованные страхом Антихриста; отсюда стигматы, вновь пробудившие благоговение перед Страстями Христовыми; отсюда возрожденный им культ Богородицы как великой заступницы рода человеческого.

Но святой Франциск принес с собой и свой дар поэта; отсюда новая проповедь, заимствующая содержание у жизни и язык у народа; отсюда гимны, написанные на народном языке и влившие в старую веру новую струю радости; отсюда понятно, почему столь не популярные в миру самоотречение, покаяние, аскетизм предстают теперь в своей героической красоте, воплощая дорогие миру идеалы любви и рыцарства.

Любовь к Богу, ставшая для него всей жизнью, позволяет ему видеть добро во всех творениях, видеть мужественных и надежных подруг в женщинах, даже не связанных с ним узами родства. Эта любовь позволяет ему создать Гимн брату Солнцу и воспитать двух таких подвижниц духа, как святая Клара и Джакомина деи Сеттесоли. Из его новой счастливой концепции природы и женщины выйдут два новых направления в литературе — народное «хвалебных песен» и аристократическое «сладостного нового стиля»; выйдет новая живопись, представители которой (как Франциск мог сам убедиться) пишут распятого Христа с умирающих, Христа младенца — с детей, Мадонну — с девушек и женщин, святых — с монахов и простых верующих, Святую Землю — с первого попавшегося пейзажа и Рай — с майских садов в цвету.

Любовь к Богу заставляет его находить радость во всем, особенно же в совершенном страдании, и приводит его к выводу, что жизнь прекрасна и тем прекраснее, чем она мучительней; эта любовь заставляет его обнять смерть как сестру, и если поэты до него говорили, что любовь есть смерть, то святой Франциск говорит, что смерть есть любовь, и Данте поймет его, и поймут его все те, кто не нашел любви в этой жизни, и, умирая, предчувствует скорую с ней встречу.

Будучи порождением божественной любви, наследие святого Франциска сохраняет свою живую силу и по прошествии семи веков. Живы три его Ордена, которые тихо, без помпы, как и подобает Младшим братьям, совершают свою работу в обществе, воспитывая милосердие в простоте и бедности. Живы миссии, в то время как крестовые походы давно отошли в небытие.

Исповедуя любовь к ближнему и родство в духе, Франциск с уважением относился к власти, собственности, иерархии, различая обязанности тех, кто посвятил себя апостольскому служению, и тех, кому назначено жить в семье и обществе; и его концепция жизни имеет непреходящую ценность евангельских истин, воспринятых Римом. Его отношение к знанию как к средству, но не как к цели, позднее будет воспринято как откровение. Политические и нравственные последствия Возрождения показали, что для формирования народного характера, для спасения наций одних только науки и искусства не достаточно. Верной оказалась мысль святого Франциска о том, что лучше быть Роландом и Оливье, чем писать о них, и что человек, который только учился, но не любил, не трудился, не страдал ради других, остается в час испытания с пустыми руками, да и сам пуст, как колос без зерна.

Его концепция страдания и смерти, разрешаемых любовью, и сегодня, как и много веков назад, оказывается наиболее утешительной. Лучшей не нашла ни одна философия. И сегодня тот, кто по-настоящему осознал его идеалы, может повторить вслед за святой Кларой, что познавшему Иисуса Христа через святого Франциска никакая боль, никакое испытание, никакая жертва не могут быть в тягость.

Любовь к Богу дала святому Франциску ту силу утешения, которая и через семь веков заставляет мир, по выражению Массео, идти за ним вослед. И если при жизни своей он был повсюду: в палатах и хижинах, в престольных храмах и скромных приходских церквах, на площадях и в поле, привлекая к Богу все новые и новые души силой своей ненавязчивой любви, то и сегодня он любим многими и по-разному. Кто не любит его за аскетизм, любит за поэзию; кто не понимает его как святого, восхищается им как исправителем нравов и всеобщим благодетелем; кто не разделяет в целом его концепции жизни, тот благодарен ему за «совершенную радость».

Так расходится по миру наследие святого Франциска, собираясь воедино только в лоне Церкви, и наследие это для сегодняшней Италии есть молитва, действие и бедность. Бедность, понимаемая как самоотречение. Бедность — как отказ от любых материальных благ ради двух величайших духовных ценностей: любви и свободы сынов Божьих.

Примечания

1

свободы (лат.).

2

Здесь и далее перевод стихов Г. Дашевского (прим, перев.).

3

Мне вменяли в вину жизнеописание Рамбаута, как излишнее отступление. Рассказывая о необычной жизни трубадура, я хотела описать рыцарское Средневековье и показать, кем стал бы Франциск, следуй он этой жизни и этим нравам, — он ведь тоже родился в небогатой семье, а потому был честолюбив, стремился к приключениям.