Огня для мисс Уокер!

22
18
20
22
24
26
28
30

– Из фарфора.

– О, – коротко сказала дама, и на ее лице впервые мелькнула тень неуверенности.

– Я выйду за мистера Рейнфорда, – твердо добавила мисс Олдброк, и дознаватель едва сдержался, чтобы не зааплодировать. – Он спас нам жизнь, он рисковал собой и своей карьерой, и после этого вы еще смеете говорить, что он вам не нравится? Да, он обычный инспектор, и не так богат, как ваш Грэг, но я люблю его!

Старуха молчала, опустив глаза. Потом вздохнула.

– Ладно, – нехотя произнесла она. – Если уж ты так хочешь… Но может, его еще посадят…

Девушка возмущенно ахнула от такого предположения и явной надежды, прозвучавшей в голосе дамы, и даже мистеру Керриджу стало неловко. Вот же злобная ведьма!

– Ну, мне, в принципе, все более-менее ясно, – сказал он, поднимаясь. – Не буду вас утомлять. Все же настоятельно рекомендую вам обратиться к доктору и…

– А я рекомендую вам отказаться от копченой рыбы и пива, – процедила миссис Олдброк. – У вас и так проблемы с печенью, судя по цвету лица.

– Всего доброго, – сказал он и, повернувшись к внучке, с мстительным удовольствием добавил: – Мисс Олдброк, желаю счастья с вашим избранником.

– Благодарю, – улыбнулась девушка, еще раскрасневшаяся после ссоры со вздорной старухой.

Уже у ворот поместья дознаватель подумал о некоторой странности, промелькнувшей в разговоре. Сначала мисс сказала, что ее отца убил зверь. А потом выяснилось, что в его смерти виновен преподобный. Мистер Керридж в нерешительности обернулся к старому дому и наткнулся на мрачного слугу, один глаз которого полностью заплыл.

Конюшня сгорела в недавнем пожаре и еще слегка дымилась, сад, некогда наверняка бывший прекрасным, походил на поле боя, и бордовые лепестки роз усыпали взрытый дерн пятнами цвета подсохшей крови.

– Наверное, после такого ваша хозяйка предпочтет куда-нибудь уехать, – предположил мистер Керридж.

– Никуда она отсюда не денется, – ответил слуга.

Пожав плечами, дознаватель поднялся на ступеньку служебного кеба и приказал ехать в церковь.

* * *

Чарльз Блювенгейз любил свою дочь. Когда он впервые взял ее на руки, такую крохотную, розовую, сморщенную, с прилипшими ко лбу светлыми волосенками, то испытал несвойственную ему нежность и еще более непривычный страх. Девочка росла болезненной, капризной, но он умудрялся даже в ее истериках найти повод для умиления: кровь не водица, характер у Бетти от отца! Если ей что-то надо – пойдет на все.

Элисон не испытывала особой привязанности к дочери. Роды были тяжелыми, и миссис Блювенгейз отправилась поправлять здоровье на юг. Младенца решено было оставить с няньками. Когда же мать вернулась, то куда больший энтузиазм проявила к обновлению гардероба, чем к собственному дитя.

Впрочем, Чарльз любил эту сдержанную отстраненность в Элисон. Он звал ее Снежной королевой, и ему нравилось добиваться ее благосклонности, раз за разом, каждый день и особенно по ночам.

Однако сегодня стало очевидным, что как родители они с Элисон провалились.

Миссис Фертинг, экономка, прислала письмо, получив которое он немедленно покинул Лондон.