– О чем ты говоришь, Отто? Какие планы? Я их не строила и вообще ничего не знаю и совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. Я рассказала Паулю о письме, он не очень внимательно выслушал и ничего не сказал.
Отто взял портфель, который все это время лежал у него на коленях, достал оттуда газету и протянул Эльзе:
– Прочти вот это. Это место в газете обведено карандашом.
Эльза прочла несколько раз, шевеля губами и иногда прикасаясь к своим пылающим щекам рукой.
– Что из этого, Отто? Я пока не понимаю…
– Тебе знакома эта фамилия?
– Оберман? Знакома.
– Откуда?
– Ты же сам ее называл тогда во время нашего телефонного разговора по поводу письма отца…
Отто сидел бледный. Значит, это правда. Чутье не подвело его, а вот память начинает подводить… Он нашелся лишь сказать:
– У тебя неплохая память, Эльза, несмотря… – Он не договорил, а она сразу поняла, что он хотел сказать.
– Что ты, что ты, Отто?! Я просто тогда записала.
Она вскочила со стула, подошла к обшарпанному комоду и достала из верхнего ящика клочок бумаги.
– Вот она, та записочка. Из нее я и прочла фамилию Паулю. Он не записывал. У мальчика хорошая память.
– Да уж никаких сомнений.
– Что ты имеешь в виду, Отто?
Брат молчал, лицо его стало мертвенно-бледным, а затем снова приобрело естественные краски. Сестра тоже молчала, наблюдая за метаморфозами окраски его лица и силясь понять душевные причины этого. Вдруг ее словно осенило. Она воскликнула:
– Ты думаешь, письмо нашего отца как-то связано с неприятностями, возникшими у Пауля?
Отто жестко произнес:
– Я думаю, твой щенок слишком много о себе возомнил. И он за это поплатится.