Собрание сочинений. Том 2. Письма ко всем. Обращения к народу 1905-1908,

Вы говорите: “Сотворивший океаны, луга, всех тварей на земле и в воздухе, в голубом воздухе и голубом море, никак не мог бы сотворить их для Голгофы, скарлатины и холеры: всё это пришло вне Бога и не от Бога, а от Злого Духа”.

Святая истина! И не вам, “неверующему”, учить меня ей. Да, мир создан не для Голгофы, но вы и вам подобные “добряки” создали из неё Голгофу. И Голгофу эту, на которой распинается вся жизнь от инфузории до тех самых “деток”, о которых вы так всхлипываете, победит, уж конечно, не ваш “добросердечный” доктор, ибо не “поглаживанием по животу” можно спасти человечество, рождающее в страшных муках новую жизнь, новую землю, новые небеса!

Ваш жалкий доктор не даст ничего, кроме жалкого рубля. По-прежнему будут задыхаться от крупа, по-прежнему жизнь будет “начинаться с удара” об “узкий таз” и кончаться с последним ударом сердца.

Если бы вы были не клеветник, а честный “неверующий” “сын праха”, вы могли бы считать моего Бога безумной мечтой, но вы не могли бы не согласиться со мной, что нет мечты более прекрасной, более захватывающей дух, чем мечта о преображённом космосе, о вечной радостной, божественной гармонии. И может быть, для вас тогда встал бы вопрос: что лучше – фантастический Бог высот или реальный добряк доктор? И неизвестно, что ещё вы ответили бы на этот вопрос.

Вы ставите мне в вину, что я просто “энтузиаст дела наравне со словом”. Да, я с радостью и гордостью принимаю на себя эту вину. Может быть, и на Бога-то моего вы больше всего за то и обиделись, что это основное Его требование. Может быть, всё ваше нашёптывание, все ваши клеветы, вся ваша ярость именно оттого, что вы чувствуете в моём “максимализме” конец своего царства.

Я вам скажу прямо: это вы и вам подобные исказили жизнь; вы виновники и болезни деток, и скарлатины, и всех ужасов жизни, не смейте же винить в этом Бога. Или, может быть, он виноват в том, что даровал вам свободу, которую вы употребили на то, чтобы мир возвести на Лобное место!

Уйдите же прочь и не мешайте мне, скромному пастору, служителю церкви, затерявшейся на берегу фиорда, звать людей через страшную Церковь льда, подвига самоотреченья, к той радостной Церкви Любви, которую вы забросали грязью, осквернили своей позорной жизнью.

“Любви не зная, но по ней тоскуя, я сердцем и душой ожесточался…”

Пусть так. Но всё же я “рыцарь Господа”; всё же, напрягаясь до язв кровавых, я, как умел, шёл к этой Любви. Я заблуждался, падал, но верю, Бог простит меня, потому что шёл я туда, где единое спасение мира. Оно не покупается ценою “жёлтенького рубля”⁶⁷⁵, оно покупается ценою побеждённой смерти. В этом – всё. Иного я не приму. На ином не успокоюсь.

Или всё – или ничего!»

Письмо в редакцию

Мне пришлось убедиться, что статья моя «В защиту “максимализма” Бранда» была понята совершенно не так, как я бы того хотел. Ей придали смысл, до такой степени несоответствующий моим взглядам и чувствам, что я считаю своим нравственным долгом разъяснить возникшее недоразумение, – тем более что причину этого недоразумения всецело отношу на счёт неясности своей статьи.

Некоторые поняли мою статью так: проповедь постепеновщины отвратительна потому, что её проповедники абсолютные принципы проповедуют только на словах. Кн. Е. Н. Трубецкой является одним из проповедников этой постепеновщины, частная жизнь его свидетельствует о несоблюдении максимализма в сфере личной жизни. Ergo моральная физиономия его представляет из себя также нечто отвратительное.

В действительности я хотел сказать следующее:

1. Принцип «всё или ничего» – единственное религиозное начало, оставшееся в нашей интеллигенции. Эту религиозность, т. е. абсолютность, она подтверждает всей своей жизнью.

2. Проповедь постепеновщины, во имя перенесения религиозного начала в сферу абсолютного, с логической неизбежностью требует такого же подтверждения своей религиозности на деле.

3. Кн. Е. Н. Трубецкой с этой неизбежностью не считается, так как в противном случае он оценивал бы иначе эти два общественные явления.

4. Кн. Е. Н. Трубецкой увидал бы, что постепеновщина как общественное явление отвратительна, так как за ней не стоит того абсолюта, который проповедует князь Трубецкой.

Итак, всё здесь сказанное о постепеновщине как общественном явлении ни в коем случае не может относиться лично к князю Трубецкому.

И в своей статье я вовсе не для приличия оговорился, что не касаюсь его личности. Я нисколько не постеснился бы нарушить какие угодно приличия, если бы этого требовала правдивость. Но дело в том, что неправильно понятый смысл моей статьи совершенно не соответствует отношению к кн. Е. Н. Трубецкому.