Собрание сочинений. Том 2. Письма ко всем. Обращения к народу 1905-1908,

Покойный кн. С. Н. Трубецкой был тоже постепеновец и в то же время преданность свою абсолютным ценностям засвидетельствовал своею смертью. И я самым глубоким образом убеждён, что и за проповедью «постепеновщины» кн. Е. Н. Трубецкого стоит такая же вера в абсолютные ценности. Что лично он имеет нравственное право говорить об этой «постепеновщине».

Неправильное понимание моей статьи для меня тем больнее, что я считаю кн. Е. Н. Трубецкого одним из крупнейших современных религиозных мыслителей в России. Я совершенно не разделяю его политических взглядов, и в то же время он для меня безупречный общественный деятель.

Повторяю, что я считаю своим нравственным долгом сделать все эти разъяснения, так как чувствую, что неясностью своей статьи мог ввести в заблуждение читателей и вызвать к кн. Е. Н. Трубецкому отношение, которое совершенно не соответствовало моим желаниям.

Два слова в защиту «Блохи»

В «Русской мысли» напечатана в высшей степени остроумная статья Д. С. Мережковского о Леониде Андрееве, под оригинальным заглавием «В обезьяньих лапах»⁶⁷⁶.

Покончив с Л. Андреевым, Д. С. Мережковский посвящает последнюю главу «опошленному» богоборчеству. «Нынче, можно сказать, всякая блоха, у которой подвернулась нога, мира не приемлет и Бога проклинает».

Это очень смешно сказано. Действительно, где уж там «блохе» мира не принимать, когда прежде всего её самоё-то мир не принимает. И потом, разве не смешно, что из-за какой-то подвернувшейся блошиной ноги можно Бога проклинать!

Да, конечно, всё это очень забавно. Так забавно, что над этим смеяться вошло в моду. Нынче и в «Весах», и в «Золотом руне», и в «литературных кружках» – всюду достаётся «маленьким сверхчеловечкам», бедным богоборчествующим «блохам». Всякая статья, написанная о «серьёзных богоборцах», крупных представителях фауны, – обязательно кончается более или менее остроумным щелчком по адресу блох.

Д. С. Мережковский говорит: «Велико долготерпение Божие, но надо же, наконец, и честь знать – нельзя на Бога валить все наши пакости».

Это правда, конечно, но что общего между богоборчеством, хотя бы блошиным, и желанием валить на Бога пакости; не довольно ли делить богоборцев на блох и титанов, – и над первыми смеяться, а перед вторыми склоняться в почтительном изумлении: уж если это вообще пакость, то я не знаю, чем большая пакость лучше маленькой?

…Ницше… Иван Карамазов!.. Ну а я не уверен, что их богоборчество пред Богом более честное, чем богоборчество блохи – земского врача, у которого в одну неделю умерло три маленькие девочки и который на похоронах последней, маленькой, худенькой Марусеньки, проворчал себе под нос: «Ещё в Бога верят – ну Его!»

Конечно, что значат три девочки по сравнению с мировою скорбью! И доктор по сравнению с мировым мучеником! Просто блоха, у которой случилось маленькое несчастье, Марусенька умерла, нога подвернулась. Ну, а блоха сейчас уж и Бога не приемлет.

Д. С. Мережковский скажет: я не про маленьких людей говорил, а про маленьких сверхчеловечков. Человек, даже самый маленький, никогда блохой не сделается.

Да, по внешности тут разница громадная, а по существу – никакой. У врача девочки умерли. А у сверхчеловека – радости в жизни нет. Улыбнуться сил нет. Его самолюбие заело, мелкое дрянное самолюбьишко. Чтобы маленькая Зоя обязательно знала, что он самого Бога не принимает.

Согласен, это совсем смешно, даже глупо. Ну а всё-таки ведь и эта блоха, с накрашенной физиономией, создана по образу и подобию Божию. Она искуплена. Ей дана свободная возможность стать святой. И право же, её богоборчество по существу, не для людских глаз и оценок, совсем даже не смешно. Тут человек гибнет. Уж я там не знаю, «пошло» он гибнет или «величаво», только что его жалко до слез. И жалко, и грустно, и обидно. Ведь свобода дана. Может на лоно Авраама чуть не живым воссесть. А вот не захотел, сам не захотел, выбрал себе пошлость, белила, блошиный костюм.

Это богоборчество, смешное для людей, может быть, самое страшное для Господа.

Я никогда не могу слышать равнодушно, как, защищая «маленьких» людей, говорят: «Ведь он не герой – нельзя же с него требовать подвига».

Это глубоко кощунственное мненье. Человек больше героя. Человек сын Божий.

И я, защищая «блоху», вовсе не хочу защищать её с той точки зрения, что, мол, «блоха» не «свинья» и потому с неё нельзя требовать какой-нибудь большой мерзости.

Моя защита иная. Я хочу сказать, что каждому человеку дана великая возможность стать служителем Божиим, стать чистым сердцем и Бога узрить. Каковы силы – таково и искушение. Таланты тут ни при чём. А потому и «блоха», которая отрицает мир, потому что у неё «нога подвернулась», и маленький сверхчеловек, который запутался в своём самолюбии и «мнимом богоборчестве», и все те «ницшеантики», над которыми так смеются, и «мистическая анархисточка» – все эти уроды в масках и румянах – все они богоборцы, страдальцы, мученики. Для маленькой блохи, для души её – «подвернувшаяся нога» ничем не меньше, чем для африканского льва его подвернувшаяся лапа.