Собрание сочинений. Том 2. Письма ко всем. Обращения к народу 1905-1908,

А если так, то может ли честный человек говорить о христианстве? Не ясно ли, что всякий в ХХ веке, начинающий говорить о Христе, или сумасшедший, или лжец, ханжа, из своих низменных целей прикидывающийся верующим человеком, чтобы, пользуясь народным невежеством, обделывать свои делишки.

Такой вывод особенно неотразимо должен напрашиваться потому, что таких христиан, торгующих религией оптом и в розницу, у каждого сколько угодно перед глазами. Но правда ли это? Правда ли, что Бог умер и что воскрешать его могут или безумцы, или негодяи?

Попробуйте, спросите людей, говорящих вам о смерти Бога, где, кто и когда доказал, что религия – ненужный вздор. Пусть вам скажут, что такое произошло за эти долгие две тысячи лет со смерти Христа, что бы с такой очевидностью опровергало положительную религию?

Вам говорят: доказала наука. Но как наука могла доказать то, чем она никогда не занималась?

Наука имеет дело с фактами, она разбирается в этих фактах, выводит из них законы. Религия – область веры, умозрения, непосредственных чувств и логических рассуждений, она касается вопроса об отношении человека к высшему началу, к Богу, к миру. Очевидно, что бы наука в своей области ни открывала, она никогда не может опровергнуть религии в силу того простого обстоятельства, что она даже не задаётся и не может задаваться теми вопросами, которые ставит себе религия. Какие бы машины ни изобретались, какие бы химические опыты ни производились, что бы люди в микроскоп ни видели, вопрос о том, есть ли Бог, этим не может быть решён ни в положительном, ни в отрицательном смысле. Люди могут изобрести летательный снаряд, но это нисколько не опровергнет воскресения Христова.

Никогда не следует забывать слов одного из величайших учёных нового времени, Пастера: «Я знаю много и верую, как бретонец; если бы я знал вдвое больше, я веровал бы, как бретонская женщина». Наука доказала, что нет Бога! А Дарвин, которого считают профессиональным разрушителем христианства, утверждал, что его учение не противоречит религиозному чувству, и веровал в единого личного Бога⁶⁰¹. Почему ему никто не доказал от имени науки, что он заблуждается? Почему такие люди, как Вл. Соловьёв, Достоевский, Трубецкой, образованные европейски, в самом лучшем смысле этого слова, веровали в то самое Существо, о смерти которого достоверно известно любому гимназисту первого класса? Нужно внимательней вдуматься в этот знаменательный факт.

Очевидно, вера даётся или полным невежеством, тогда она слепая; или громадной внутренней духовной и мозговой работой, тогда она зрячая.

Большая часть интеллигенции не знает, не хочет знать того, что она отрицает⁶⁰². Ни одному человеку не придёт в голову отрицать учение прежде, чем он узнает его; в отношении одного только христианства это считается допустимым. Ни одному человеку не придёт в голову лечить, не зная медицины, или решать арифметические задачи, не зная сложения, – но решать вопрос, заблуждается христианство или нет, каждый считает себя вправе, даже ни разу не прочтя Евангелия.

Учёные, позволяющие себе от лица науки отрицать то, на что наука их не уполномочивала, в отношении общих вопросов, вопросов философии и религии, в большинстве случаев такие же невежды, как и гимназисты первого класса. Только на первый взгляд может показаться странным, и почему это гимназисту или студенту первого курса совершенно ясно, что никакого Бога не существует, а для Соловьёва, Трубецкого, Достоевского, Дарвина, Пастера это не только неочевидно, а как раз напротив – для них очевидно, что Бог существует. Но если вдуматься в это, станет ясно, в чём дело. Вопрос простой и очевидный издали становится часто запутанным и сложным, если к нему подойти ближе. Легко сказать: «Религия вздор» – и без размышлений, махнув рукой, пройти мимо, но для того, чтобы понять только, как сложны все эти вопросы, и то нужно много думать и много пережить, а для того, чтобы решить их по-настоящему, для этого нужна целая жизнь.

Не религия виновата, что её считают за очевидный вздор, а люди, которые боятся серьёзной внутренней работы и предпочитают невежественную веру заменить невежественным отрицанием, а не сознательной религией.

В этом письме я и думаю не столько решать религиозные вопросы, сколько поставить их перед вами; перед теми рабочими, которые считают себя «сознательными» и которые бросили свою веру, эту величайшую мудрость, и отреклись от божественных истин, сияющих нетленной красотой и исполненных абсолютной правды, во имя бесцветной, пошлой «общедоступности»!

Вам предлагают мировоззрение такое понятное, простое и ясное, что трудно не соблазниться им. Оно не требует никакой духовной работы, достаточно одного, и то очень незначительного мозгового напряжения, чтобы оно стало вашим, как будто бы вы прямо родились с ним. Оно не стоит в противоречии с несколькими практическими задачами, которые являются для вас насущными и желанными, и вам начинает казаться ваше новое мировоззрение всеобъемлющей истиной. Вам некогда задать себе вопрос: возможно ли, приняв это мировоззрение, разумно ответить на другие жизненные вопросы, и, если логически развить те или другие основные положения этой теории, не приведёт ли это к некоторым непреоборимым противоречиям? А что, если это действительно так? Ведь тогда значит, что за правильное решение практических задач вы заплатили слишком дорогою ценою: отречением от своей религиозной веры.

Что, в самом деле, может быть проще и заманчивее материалистического взгляда на жизнь и на историю. Нет никаких туманных и запутанных идей, бессмысленных чаяний загробной жизни, ненужных басен о воскресении и чудесах. Всё очень ясно. Мир состоит из материи, которая, в свою очередь, состоит из чрезвычайно малых неделимых частиц, которые называются атомами. Эти атомы подчинены одному всеобщему закону – всемирного тяготения. Атомы находятся в постоянном движении, сталкиваясь друг с другом, образуя те или иные группы. Всё разнообразие мира, таким образом, есть не что иное, как различные комбинации этих атомов.

Что же такое история? А история – это есть последовательное изменение одних форм, одних комбинаций атомов в другие. Причём в этом последовательном изменении можно наблюдать некоторую закономерность. На основании научных данных, т. е. данных, состоящих из прочно проверенных наблюдений, К. Марксу удалось открыть основной закон этого исторического процесса. Он открыл, что всё, что именуется духовной жизнью человечества: наука, искусство, литература, философия, религия – всё это не что иное, как результат потребностей в еде, питье, одежде, жилище, словом, потребностей экономических, а изменение и развитие науки, искусства, литературы, философии и религии обусловливается изменением форм производства. Широкое применение машин, которые представляют частную собственность и дают возможность воровать труд рабочих, так как труд этот оплачивается не полностью, способствовало быстрому развитию капитализма и обострению классовой борьбы. Настоящий исторический процесс есть медленная концентрация капиталов. В ближайшем будущем эта концентрация достигнет высшего своего развития – тогда произойдёт социальная революция: машины перестанут быть частной собственностью, и наступит социалистический строй.

Вещь, как видите, чрезвычайно простая и доступная всякому, и главное её достоинство в том, что она предсказывает желанный социалистический строй.

Но ведь, несомненно, можно и вполне признавать социалистический строй за необходимое внешнее условие для дальнейшего мирового прогресса, и то, что социалистический строй действительно осуществится в самом недалёком будущем, – и всё-таки ту теорию, которую предлагалось вам принять вместе с социализмом, считать совершенно ложной. А потому нельзя ставить вопрос так: если хочешь признать социализм – признавай и материализм, а не хочешь признать материализма, отказывайся от социализма. И те, кто всей душой своей чувствует правду социализма⁶⁰³, вовсе не должны ради неё во что бы то ни стало бросать свою веру. Лучшим доказательством подлинной правды всякого учения является отсутствие в нём внутренних противоречий и возможность решить все вопросы, не сходя с установленной точки зрения. Цельность, гармоничность, универсальность – вот черты, по которым мы можем узнать истину.

Встанем же условно в положение человека, принявшего материалистическую теорию, и посмотрим, как ему придётся решить некоторые неизбежные вопросы.

Возьмём хотя бы слово свобода.

Вам чаще всего, если не исключительно, приходится слышать это слово именно от тех людей, которые вам сообщили о смерти Бога и об открытии Маркса. А между тем эти люди не имеют никакого права употреблять его, оно взято из других учений, оттуда, где оно имеет настоящий смысл, где оно органически срослось с самым корнем, с самой сущностью мировоззрения; оно контрабандой очутилось в лексиконе ваших учителей.

Экономический материализм безусловно отрицает свободу воли. В мире нет ничего, кроме атомов и закона тяготения. Каждое явление, каждое действие, и в частности действие человека, причинно обусловлены. Всё подчинено железному закону необходимости. Человек поднял руку не потому, что он свободно захотел этого, – он не мог не поднять её, и чувство свободы лишь кажущееся чувство. Я пишу это письмо не потому, что свободно захотел обратиться к вам, я не мог не написать его, подчинённый закону необходимости. Человек превращается в заведённую машину, которая двигается туда, куда не может не двигаться, которая пьёт, ест, спит, говорит слова именно те, а не другие, не в силу своих свободных желаний, а в силу железного закона необходимости. Если нет личной свободы, то что же, в таком случае, политическая свобода и чем она отличается от несвободы? И почему тогда пристав, зажимающий мне рот и запрещающий сказать «Долой самодержавие!», стесняет какую-то мою «свободу», когда я хотел это сказать не по свободному своему желанию, а как автомат, с безусловной неизбежностью, и пристав, другая комбинация атомов, так же с той же неумолимой необходимостью должен был зажать мне рот и не мог поступить иначе.