— У мельницы двести гектаров и за Калиновским сазом полтораста.
— Триста пятьдесят, — Николай удивленно присвистнул. — Два центнера разницы на гектаре, значит, выйдет семьсот центнеров… Серьезный у вас спор с Осипом Осиповичем.
— Серьезный, — согласилась Оля и вздохнула. — Семьсот центнеров излишков может получиться.
Она покачала головой и пошла к своей лошадке, которая терпеливо ожидала у коновязи.
Орехов поднялся на крыльцо. В распахнутое окно был слышен голос дяди Пети, читавшего очередную сводку Информбюро:
«…на Курском направлении продолжаются ожесточенные бои…»
ГЛАВА 3
Буколиха варила самогон. Дело это было тонкое, требовало внимания и сосредоточенности. Анна Егоровна сидела возле каменки в бане. Выпростав из-под платка ухо, прислушивалась к утробному ворчанию котла, подливала в змеевик воду и следила за прозрачностью капели, сочащейся в чашку.
Самогон в Зеленом Гае варили к праздникам, к именинам, про запас и по привычке. Буколиха, кроме того, самогоном приторговывала, продавала за зерно. Своих покупателей, наведывающихся обычно вечером, Анна Егоровна не уважала, называла их «калаголиками», заставляла долго себя упрашивать, пока соглашалась на мену.
Захаживал за самогонкой и Тихон Катуков. Однажды явился он с большим жбаном и взял пятнадцать бутылок.
— Не обопьется? — спросил Николай после его ухода.
— Нет, — спокойно отозвалась Анна Егоровна. — В Калиновку понесет… Там у него компания. Женин свояк Артемий Лыков да еще дружки. Гуртом враз вылакают.
Николай ни разу не видел, как Тихон рассчитывался за самогон. В ответ на его вопрос Буколиха коротко ответила:
— У нас с ним своя сряда… Ты в эти дела лучше не встревай… Не чужой мне Тихон, родной племянник.
Вырученные пудовики Буколиха ссыпа́ла в закром. Не раз Николай видел, как, перегнувшись через перегородку в углу амбара, она засовывала руки в окатное, сухое до звона зерно и бережно переливала его. Брала в пригоршни и высыпала тяжелыми, шуршащими ручейками. Морщинистое лицо ее в такие минуты светлело. Казалось, не руки Анны Егоровны окунуты в зерно, а вся она по шею купается в нем. Припадает, как к силе своей.
— Хлебушко наш, — шептали жесткие губы. — Хлебушко родимый… Он, Коля, начало всему, всему голова и опора.
Николай неодобрительно смотрел с крыльца на возню хозяйки в курной бане. Уходя гнать самогон, Буколиха напяливала кацавейку с бесчисленными заплатами, изодранную юбку, немыслимо обтрепанный платок.
В проеме двери виднелась ее согнутая грязно-серая фигура. Лицо, освещенное кирпичными отблесками огня, было резким, с густыми тенями в глазницах, на впалых щеках и на подбородке. Из-под сдвинутого на ухо платка выбивался клок волос, пепельный, с охряным отливом пылающего камыша.
Оглянувшись, Буколиха поманила Николая.
— Попробуй изделие, — она налила в пиалу теплого самогона. — Вроде удалась водочка?
ebooksa