Смидович шел впереди колонны, а Орехов шагал то позади, то сбоку, приглядываясь к пленным.
В первом ряду шел приземистый и угловатый немец, старающийся поймать каждый взгляд конвойного. Лысую шишковатую голову он прикрывал клетчатым платком, подложенным под пилотку. Шагал размеренно, всякий раз выбирая, куда ступить. «Заботливый», — раздраженно думал Николай, наблюдая, как на привалах немец смахивает пыль с мундира и вытирает травой сапоги.
Позади него сутулился долговязый фельдфебель с кроткими глазами. На привалах он садился в стороне и читал карманный молитвенник.
Смидовичу богомолец казался подозрительным, и он уверял Орехова, что это непременно переодетый эсэсовец. Николай посмеивался в ответ.
В середине колонны шагал плечистый блондин с хорошей строевой выправкой и спокойным взглядом. Мундир его с ефрейторскими погонами был перепоясан ремнем. Рукава, закатанные до локтей, обнажали мускулистые, натренированные руки. На запястье блестели часы.
«На виду держит», — подумал Николай, почувствовав невольное уважение к немцу. Обычно часы и другие вещи, имеющие ценность, пленные старались упрятать подальше.
В последнем ряду семенил короткими ногами плосколицый, с толстым носом солдатик, у которого поверх нижней рубашки была накинута долгополая шинель явно с чужого плеча. Плосколицый боязливо крутил головой по сторонам, отдувался и вытирал пот. К пешей ходьбе он явно был непривычен.
Немцы растерянно шагали под конвоем и думали каждый о своем. Таком, что, может, и соседу нельзя было доверить.
Иной раз у Николая возникало смутное чувство тревоги, когда он видел растянувшуюся колонну, а впереди одинокого Смидовича с автоматом, повешенным на шею. Орехов пытался представить, что бы сделал он сам, если беда заставила бы шагать в такой вот колонне. Ведь ничего не стоит юркнуть в кусты или, сговорившись, кинуться на конвойных. Оглядывая колонну, Николай не раз примечал взгляды, зло царапавшие его.
На очередном привале он сделал Смидовичу выговор и приказал, чтобы тот нес автомат на изготовку и шел от переднего ряда на положенном расстоянии.
Игнат ворчливо ответил, что немцам тикать некуда и от страха они еще долго не опомнятся.
— Повторите приказание! — оборвал Орехов разглагольствования Смидовича.
Игнат унылым голосом сказал, что слушается, и полдня дулся на старшего сержанта, старательно вышагивая впереди колонны с автоматом на изготовку.
В сырой лощинке, заросшей ивняком, из кустов неожиданно раздался крик:
— Дейче камераден!.. Хильфе!..
Пленные загомонили. Блондин с часами откликнулся на крик. Из кустов снова донеслось отчетливо и одиноко:
— Дейче камераден!..
Орехов остановил колонну, приказал Смидовичу быть начеку, зашел в ивняк и осторожно раздвинул ветки. Под кустом сидел немец с карабином на коленях. На грязной ноге темнела рана. Повязки не было. Всматриваясь в воспаленное лицо немца, Орехов понял, что у того уже началась гангрена. Как же он с такой ногой добрался до дороги? Упрямый видать, фриц. Может, эсэсовец? Мундир, похоже, с чужого плеча. Нет, у эсэсовца был бы не карабин, а автомат или парабеллум.
Раненый не замечал Орехова, который разглядывал его и думал, что же делать с этим недобитым гитлеровцем. Повернуться и уйти? Пусть издохнет. С такой ногой он все равно не жилец. Или пожалеть его — пристрелить — и дело с концом!..
Николай, не скрываясь, шагнул к немцу. Тот повернул голову и, увидев русского, мгновенно вскинул карабин. Орехов кинулся в сторону. Грохнул выстрел. Николай не дал раненому передернуть затвор. Рванулся, выбил карабин и вскинул автомат.
ebooksa