— Я еще не в армии.
У майора побелели скулы.
— Сейчас я вызову дежурного и прикажу убрать вас из кабинета.
— Завтра я опять приду, товарищ военком, — спокойно ответил Николай. Как бы ни злился военком, дальше фронта он его послать не может.
— Ты свое нахальство брось, — сказал майор. — Под трибунал с такими фортелями угодишь…
Выговаривал он долго и зло, Наконец, сломав отточенный карандаш, подписал заявление.
Лейтенант Мурашко арестовал Тихона Катукова. При обыске в саманной развалюхе нашли тайник, где хранилось краденое зерно. Ниточка привела в Калиновку к дружкам Катукова — хромому Артемию Лыкову и весовщику Гордееву. На допросе Лыков признался, что камчой агронома Барьян ударил он.
В ноябре проводили в армию примака Буколихи Николая Орехова, который, по единодушному мнению деревенских баб, стал ей заместо сына.
В Сталинграде продолжались ожесточенные бои. Смертью храбрых пал за Родину бывший тракторист Семен Панченко.
ГЛАВА 8
Зима была затяжной. В конце марта все еще творились метели, свистели морозные ветры и сиротливо стучали ветками обледенелые осины. По ночам в солдатских котелках вода схватывалась ледяной коркой. Протяжно скрипел под ногами снег, и на воротниках полушубков сбивались гремучие ледышки.
С мутного, измученного зимними стужами неба сыпал снег. Заваливал траншеи, землянки, укрытия, орудийные позиции. Солдаты мерзли, ругали и холода, и запропавшую невесть где весну, и старшин, посылавших термосы с остывшими обедами, и немцев, отсиживающихся на высоком месте в натопленных землянках.
Потрепанный, с пробоинами на крыльях «виллис» подполковника Барташова с трудом пробирался по дороге, переметенной рыхлыми сугробами с ямами от снарядов.
Пожилые солдаты автодорожного батальона нехотя разгребали снег. Знали, что завтра надоедливая поземка снова заметет дорогу и опять придется до крови мозолить руки тяжелыми лопатами. Собачья работа! Четвертые рукавицы за зиму снашивают, а что поделаешь, когда метет и метет без просвету.
Должно уже на тепло повернуть, самая пора. Может, сегодня к вечеру, а может, завтра проглянет солнышко, пахнёт вдоль реки, по лесу, по полям влажным ветром. И поплывут сами собой сугробы на дороге. Сиди на пеньке и покуривай. Смоли цигарку да грей на припеке голову, а солнышко за тебя враз всю работу сделает.
Так чего же в таком разе спину ломать и руки из суставов выворачивать, если есть резон погодить день — и порядок в дорожных войсках!..
Барташов задержался взглядом на низкорослом солдате в длинном полушубке. Солдат сунул в сугроб деревянную лопату и сделал вид, что с натугой навалился на нее. Подполковник отвернулся.
Устали люди. Четыре месяца как уткнулась дивизия в болотистую излучину реки и не может продвинуться вперед ни на метр. Пополнение идет скупо, а начальство наседает, требует, чтобы полк овладел командными высотами на западном, нагорном берегу и создал плацдарм для подготовки прорыва.
Барташов возвращался с наблюдательного пункта, устроенного на взлобке, у реки. Там, в снежном логове, возле вывороченных корней дуба, стояла стереотруба с оптической насадкой, дающей двадцатикратное приближение. У трубы дежурили наблюдатели и разведчики. Они знали каждый ориентир на противоположном берегу, каждое дерево, каждый сугроб, примечали малейшие изменения в рельефе и до хрипоты спорили, что они могли означать.
Перед глазами Петра Михайловича отчетливо стоял много раз виденный в стереотрубу угловатый, хмуро обрывающийся к ледяным закраинам изгиб берега, сугробы, наметенные поземкой, снежные козырьки на круче, реденькие, изувеченные снарядами ветлы. Над ними плавная линия кромки берегового откоса, по которой проходила оборона немцев, первая их траншея. Перед траншеей проволока в четыре кола, по крутояру — гнезда снайперов, а внизу — проволочный забор с минами-ловушками.
ebooksa