По обочинам шоссе свечками стояли тополя. Темные ветки их жались к стволам. Трепетали редкие листья, до звона иссушенные холодом и ветром.
Слева тянулись бесконечные горы. Темнели провалы ущелий, зубатились ребра отрогов. Среди гор, уходящих вершинами в поднебесье, светилась, как налитая в громадную чашу, вода Иссык-Куля. У ближнего берега она отливала бирюзой, потом линяла и уходила к горизонту, отбитому фиолетовой нитью. Не поймешь, фиолетово ли кончалась вода или начиналось небо.
Горы на дальнем берегу были затянуты дымкой и казались нарисованными. Стоит задуть ветру, и горы исчезнут, растают без следа, как летучие летние облака.
По сторонам от дороги расстилались ровные просторные поля. Захолодевшие от зимних стуж, пустые и скучные, они терпеливо и привычно ждали весну.
Вокруг была тишина. Она лежала на полях, окутывала деревни, выглядывающие из-за увалов серыми щетками садов, поднималась в небо лентами дыма из печных труб, пахла конским навозом, прелью раструшенных клочков сена, мокрыми чертополохами вдоль арыков, дубленой овчиной Антонидиной шубейки и колким клевером, наваленным в подводе.
Федор Маркелович свернул на проселочную дорогу. По глинистой супеси колеса покатились ровно и мягко.
— Скоро приедем, — сказала Антонида и поправила платок.
Уже виднелась деревня: беленые мазанки, протянувшиеся вдоль единственной улицы, журавли над колодцами, плетни. Нестрашно и гулко лаяли собаки.
Впереди по проселку вышагивал человек. Антонида вгляделась и попросила Федора Маркеловича подстегнуть лошадей.
— Вроде Валетка?
Бородач с силой хлестнул кнутом. Лошадки обиженно замотали головами и прибавили ходу.
Валетка оказался мальчуганом лет тринадцати. На лице белесыми пучками топорщились брови. Из-под них глядели серые глаза. Большие и глубокие, не очень подходящие к его лицу с толстогубым ртом, угловатыми скулами и широким носом с охряными конопушками.
Через плечо у Валетки висела кожаная сумка с металлической окантовкой по краю.
Валетка был зеленогаевским почтальоном.
Антонида впилась взглядом в кожаную сумку.
— Пишут вам еще, тетя Антонида, — деланно сказал почтальон и стеснительно улыбнулся. Ему неловко было говорить эти слова, скучные и тусклые, как старые, с прозеленью пятаки. Не подходила по нонешнему времени неуклюжая шутка почтальонов. Но другого придумать Валетка не мог и прятался за эту шутку как за дырявый забор.
— Кабы знать, Валетка, что пишут, — вздохнула Антонида, — тогда и подождать можно…
Валетка шагал рядом с подводой. И валенки его, подшитые кусками автопокрышки, оставляли на суглинке нарядные, в четкую елочку следы.
В Зеленом Гае все устроилось быстро и просто. На жилье Николая поместили к высокой, с морщинистым лицом колхознице. Костлявая и плоская, похожая на неструганую доску, она ухватила Николая за рукав, вытащила из разноязычного бабьего гомона в конторе и повела в хату.
— Звать меня Анна Егоровна, — сказала она. — А на деревне по-уличному Буколихой кличут.
ebooksa