Готчак кивнул Гулялек, она надела туфли, пальто, и они молча вышли на крыльцо, обдумывая происходящие события.
За мной больше не гоняйся!
Осенние дни коротки, а к вечеру с Копет-Дага наплывают на село грузные тучи. Ночь еще не наступила, но уже темно на дворе, сумрачно и в комнате, где сидят за рукоделием Алтынджемал со свекровью. Дети играют в уголке, на них не обращают внимания. Если уж Ашир с Мередом жмутся к печке, значит сыро, холодно на улице. Говорят, начинается затяжной дождь.
Тихий стук в дверь, и в комнату, степенно здороваясь с женщинами, входит Айдогды. Он изредка заглядывает сюда, проведать как живут соседи, здоровы ли все в семье, рассказывает сельские новости и уходит. Сегодня Айдогды невеселый, словно дурные вести принес. Сразу он не будет сообщать, с чем явился, это не принято, и вот сидит, пьет чай. Спрашивает старуху, есть ли письма от Ораза. Тот пишет, слава богу, долго о нем не было слуха, а теперь недавно вот весточку прислал: жив, здоров.
— Молодец Оразджан, мы должны им гордиться, а ты первая, Байрамгуль-эдже, — говорит Айдогды, а затем сразу же обращается опять к старухе: — Не примите за обиду, только мне поведение другого вашего не нравится.
— Вах, милый Айдогды, ты самое больное место трогаешь! — всплеснула руками старуха. — Вах, кому понравится, когда сверх всего еще и совесть человек теряет.
— О чем вы?
— О жадности его. Да ведь не простая жадность, а уж самый настоящий позор! Прошу не на себя, на детей: обуться, одеться им не во что, а он, — и как у него язык поворачивается, — заявляет мне: — «Много нынче сирот, всех не насытишь!» Вах, чтобы люди отрезали такой поганый язык! — кипятится старуха.
— От него теперь чего угодно жди, не удивляйся. А ведь мог бы семье брата помочь! Не обеднел бы, честное слово! — рассуждает Айдогды, допивая чай.
— Столько денег, своими глазами я видела. Веришь ли, в кармане не умещаются!.. А он сбился, совсем сбился с пути, — продолжает горевать старуха.
— Точно, это точно. Зарвался парень и давно уж мы грешки за ним примечаем. — Айдогды оглядывается на жену и детей Окуза и ведет речь дальше: — Глядите, народ не жалуется на голодуху, на нехватку одежды, дров, — делает свое дело. Любого из нас возьми, Байрамгуль-эдже, вот хотя бы меня: все мое богатство и оружие сейчас — лопата. Не хвалюсь: как боец винтовку, целый день ее не выпускаю из рук! Двоих братьев на войну проводил, ты — младшего сына, а кто о них должен заботиться, снабжать их всем необходимым, кто спрашивается, как не мы? Я как-то Окузу говорю: «Чем ты, дорогой товарищ, помогаешь фронту?» Мнется, жмется, а сам даже для детей младшего брата жалеет… Над моей лопатой, веришь ли, смеется!..
— На свои прихоти не жалеет ни денег, ни здоровья! — вмешалась молчавшая до того Алтынджемал. — Совсем обезумел, гоняется за всякими призраками. Совестно в глаза глядеть людям!
— Что правда, то правда, — подтвердил Айдогды. — Хоть с тем же Готчаком, возьми. Человек его из праха вытащил, давно бы побирался или за решетку попал, задушевными друзьями считались, а ныне, слышно, на его молодуху сети расставил. Вот где задушевность! А своих птенцов кидает на произвол судьбы! — кивнул Айдогды на мальчиков, которые давно прекратили игру и чутко прислушивались к взрослым.
Слова его окончательно расстроили Алтынджемал. И раньше еле сдерживалась, а теперь непрошеные слезы сами полились из глаз. Вытирая платком лицо, она все еще пыталась сдержаться, не показать слабости. Сказала, ни к кому не обращаясь и словно уж про себя:
— Неужто детей бросит?
Свекровь взглянула на нее, затем перевела взгляд на ребятишек и тоже, незаметно для себя, принялась тихонько всхлипывать и вытирать слезы. Глядя на них, расстроился и Айдогды. Он отодвинул в сторону чайник и пиалу, вынул из кармана кисет, стал свертывать папиросу и, словно размышляя вслух, заметил:
— Конечно, недолго до полного развала семьи, если сам хвалится: «Гулялек, Гулялек!..»
У Алтынджемал не было больше сил сдерживаться, она закрыла ладонями лицо и громко зарыдала. Дети, внимательно слушая разговор, поглядывали друг на друга и на мать. Старший сидел насупившись, боясь заплакать, а младший, еще совсем несмышленый, подумал, что они с Аширом виноваты в этих слезах, пополз к матери по ковру и, гладя ее руки, стал утешать:
— Зачем ты плачешь, мама, зачем? Я тебя всегда буду слушаться… Не плачь!..
ebooksa