— И что, что выпустили? Может, откупился. Может, улик недостаточно. Хотя я толком не была уверена, кто из вас. Вот и устроила ловлю на живца, — честно призналась я. Говорят, что перед смертью нужно признаваться в своих грехах.
— То есть нет никаких записей?
Бинго!
— Господи, еще раз говорю: нет. Нет никакого дневника. Нет никаких зашифрованных записей. Нет ее телефона у меня. Все, можешь убивать.
— Что? Дура, что ли? Не собираюсь я кончать тебя.
Этот дурак даже не понимает, что я единственная свидетельница, единственный, кто знает, что это он преступник (ведь Наталья вряд ли видела, кто ее усыпил). Но объяснять ему это я, разумеется, не собиралась.
— Тогда развяжи меня, пожалуйста.
— Ну нет. Наташка проснется и развяжет. А я уеду. Главное, что улик нет никаких у тебя. И ни у кого нет. Значит, никто не узнает.
Отлично ты выводы делаешь… А как же мои показания? Но опять же, пусть радуется, жалко мне, что ли?
— Расскажи, что произошло. Почему ты ее убил? И как?
— Да не хотел я! — Он успокоился, сел возле меня на корточки и стал рассказывать, глядя мне в лицо взглядом побитой собаки, как будто ему было важно, чтобы я ему поверила. — Я ехал на тот же сеанс, что и они. Думал встретиться там с Саньком. Но он не знал, потому что я сказал, что занят. Меня бабка просила помочь. Но потом отпустила меня в кино. Так вот, они поругались, и Алка вышла из машины. Ну, как мне Санек говорил… Она пошла пешком. А я ехал и подобрал ее. Мы общались, она жаловалась на него, все было тип-топ. Я еще подумал, вдруг даст баба. Она симпотная. Прикинусь жилеткой. Слушал я ее. Потом «Икс-Игрек» предложил.
— Чего предложил?
— Ну это новинка. Типа спайса. Но я сам пробовал, все в порядке! Может, у нее аллергия какая на кон… компоненты?
— Глебушка, ты же спортсмен! Как ты можешь?
— Слышь… я это… Не перед соревнованиями же! Но мне тоже надо расслабляться. У меня жизнь, думаешь, простая, да? — Далее шли пятнадцатиминутные жалобы на свою жизнь, которые я опущу. Зато мне хотя бы стало понятно, отчего он такой тупой. Оказывается, сам по себе бокс и связанные с ним периодические удары в голову тут вовсе ни при чем. — Короче, она ломалась все, но я надавил. Сказал, что мне Санек по секрету говорит, как скучает по Изольде и что сравнивает их. И типа не в ее пользу. Ну она расстроилась, заревела и потом говорит, давай порошок свой. Но только если привыкания не вызывает. Я говорю ей: нет, не вызывает. Ну я же пробовал! И кореша мои пробовали. Все живы-здоровы. Откуда я знал, что у нее такая реакция начнется?! Я не виноват, понимаешь?!
Глеб снова начал нервничать, что для него несвойственно, поэтому я не стала напирать на то, что нужно быть последним подонком, чтобы такими речами склонять невинных девушек к наркомании, лишь бы иметь шанс с ними переспать. Это низко, мерзко, подло и гнусно. Но это я думала про себя, а вслух сказала:
— Какая реакция у нее началась? Аллергия? — Он пожал плечами. — Почему в скорую не позвонил?
— Я не успел! Я только телефон достал, а она синеет уже вся и… откинулась, вот. Что мне оставалось делать? Я же не хотел. А меня посадят. А у меня карьера. И бабушка на мне. Как бы я сказал всем, что убил ее?
— И ты спрятал тело.
— Ну да, пришлось. Как раз деревню проезжали, когда я затормозил, чтобы ей «Икс-Игрек» дать и самому закинуться. — Боже, за рулем! Но вслух я опять ничего не сказала. — И вот я поехал дальше, а там лесочек. Я тащил ее знатно. Но в итоге почти к пруду и деревне вышел, только с другой стороны. Надо было раньше прятать. Ну что уж… Короче, нашел куст и оставил ее там. Лопаты-то у меня с собой не было. А потом узнал, что вы поехали туда. Решил закопать, пока вы не нашли.