— Его сапоги? — воскликнул он и картинно воздел глаза кверху. — Ты чё буровишь, гнида? Эти сапоги мне любимая мамочка в вещевой «дачке» прислала!
— Сам ты гнида, фуфлыжник засранный! — не выдержал я, но Лиса предупредительно поднял руку.
— Погоди, Режиссёр! — проговорил он и повернулся к Багуну: — И размерчик сапог, конечно, твой?
— Ну, сорок третий! — кивнул тот и победоносно взглянул на меня.
— Ну, и у тебя, Режиссёр, тоже сорок третий?
— Сорок третий…
— И что делать будем? Ты, земляк, уверен, что это твои сапоги? — вновь спросил Лиса. — Не возьмёшь слова назад?
— Я чё, не понимаю, что за слова отвечать надо? Я ж сказал: мои это сапоги, и всё тут! Этот москвач на меня специально наговаривает: обозлился за то, чё я не встал на его сторону, когда он не поделил что-то с братвой! —
Он повернулся ко мне: — Ты чё, мне сват или брат, чтобы я за тебя в непонятке оказался? Ну, угостил меня сигаретой, спасибо за то, ну покалякали две минуты, чё дальше-то?
— Что скажешь, Режиссёр? — спросил Лиса.
— Пусть сапоги покажет! — предложил я.
— Для чего? — нахмурился Багун.
— А чего ты киксуешь? — Я усмехнулся прямо в его наглую рожу, с трудом сдерживаясь, чтобы не плюнуть в неё.
— Кто киксует? Хочешь посмотреть, смотри! — Он взял у сопровождающего свой мешок, быстро развязал и вытащил сапоги. — На, смотри! — Он со злостью сунул их мне.
— Ещё раз спрашиваю: ты уверен, что это твои сапоги? — спросил я, глядя на него в упор.
— Ты меня глазенками-то своими не сверли, не на того напал! Не страшно мне, понял? — Казалось, ещё немного, и он закричит. — Сказал, мои, значит, мои!
— Что ж, не говори потом, что тебя не предупреждали. — Я быстро вывернул голенище и показал мамину надпись Лисе. — Вот, смотри, что написала моя мать, когда пересылала мне эти сапоги!
— «Виктор Доценко, тысяча девятьсот сорок шестой год, двенадцатого апреля», — прочитал Лиса.
— Это день моего рождения! — пояснил я и взглянул на Багуна: — Так кто гнида, сучара ты фуфлыжный?
— Да, земляк, попал ты! Здорово попал! — Лиса покачал головой и кивнул сопровождающим.