Маньяк по субботам

22
18
20
22
24
26
28
30

— «Через грибы у нас одного художника меньше станет. Приеду, все расскажу. Встречай меня, потому что страшно». Думаю, директор сам ей проговорился, он был с ней в тайной связи. И Людмила в страхе бежала без оглядки. Вот он ее нашел на вокзале и… как свидетельницу.

— Алиби на это время у него действительно нет.

— Вот видите, это он! За свою фабрику он станет драться насмерть со всем миром. Сейчас время такое. За фабрику стоит драться. Я сам на его месте тоже бы, наверное, мог…

Мне стало холодно и мерзко. Не могу видеть, как люди звереют, набрасываются на государство, рвут его на части, давятся откушенными кусками, при этом безжалостно убивают друг друга. А те, кто остался в стороне от большего пирога, нищают, пищат, жалуются, но и сами готовы драться за упавшие со стола крохи.

Одежда моя впитала воды столько, сколько смогла. Теперь начала эту воду отдавать. Но уже внутрь. Холодные струйки потекли по спине, между лопаток. Володя услышал, как лязгают мои зубы.

— Я тут рядом живу, зайдемте, высушим одежду.

Мы зашли в его бревенчатый дом, и я окунулся в запахи, знакомые с детства — чисто вымытого деревянного пола, самотканых половиков, лампадного масла, лука, висящего в косицах перед русской печкой… В свете лампадки, горящей перед иконой, я увидел, как поднялась за занавеской жена его Галя. Володя пошептал ей что-то, и она, поправив одеяльце на ребенке, снова легла.

Мы сняли мокрую одежду, развесили у печки. Исключительно в лечебных целях выпили по стакану первача. Володя размяк, подобрел, рассказал, что родом он из деревни Растяково, в шестидесяти километрах от Холуя. Мать — доярка, отец — тракторист, и сам он работал на тракторе. Старший брат и сестра уехали после школы в Холуй. Однажды он увидел альбом с рисунками лаковой миниатюры и сильно захотел рисовать такие. Служил в армии под Воронежем и не расставался с альбомом — все время рисовал. Отслужил и прямо в гимнастерке приехал сюда. В актовом зале художественной школы их посвящали в ученики. На сцене построена пещера, и в ней заседал совет старшекурсников — все ряженые.

— Прибыли новые ученики, — сказал Садко. — Поймать, изловить!

Володя рассматривал пещеру и среди ряженых в полумраке увидел девушку с округлым личиком и прямым пробором. Взгляды их встретились.

На сцене разыгрывалось громкоголосое сказочное действие, а он, не отрываясь, смотрел на вишневые губы, на ямочки на щеках… Садко уже набирал дружину из новичков. Пришел и Володин черед. Полез, как и все, в пасть Змея Горыныча и оказался на сцене. Шепотом спросил девушку:

— Как тебя звать?

— Галя, — засмеялась сна и, посвящая в ученики, обмакнула огромную кисть в бочку с эмульсией, старательно окропила парня. Солдат действовал по-армейски стремительно:

— Пойдешь за меня замуж?

Все так же улыбаясь, Галя пристально посмотрела и поняла, что новичок не шутит. Окунула кисть еще раз в бочку и так охропила, что струи потекли за воротник. Солдат не дрогнул.

— А ты ничего себе, — ответила Галя.

Она была способной учительницей. Начал Володя с того, что копировал ее работы. Часто рисовал старого коня, что служил при магазине. Но Володины длинноногие кони получались волшебными, скакали через горы, несли богатырей. Рос Володя стремительно, обогнал жену, занял хорошее место на конкурсе, в числе трех лучших учеников ездил в Москву, ходил в Третьяковку, Андроников монастырь, Оружейную палату.

Володя налил мне молока и дал хлеба.

— Я знаю, наши не любят чужаков. Если вам понадобится убежище, приходите ко мне. Понадобится помощник, рассчитывайте на меня. Я хоть с кисточкой работаю, но армейской закалки еще нс потерял. И оружие у меня есть. — Володя показал длинный трехгранный штык от винтовки.

В шесть утора в воздухе начали вспыхивать искры солнечного света. Великорецкий попил на кухне чаю и ушел. В окно я видел, что река еще больше вздулась и уже перехлестывала через мост. Директор потоптался на берегу, оглянулся, затем быстро снял ботинки, закатал брюки и зашагал прямо по пенящейся, льющейся через мост воде.