— Здесь я живу,— сказал он.— Спасибо, что помог. Я б тащился полдня. Зайдешь? — спросил он.
Андрей отрицательно мотнул головой, ответил:
— Подожду. Ты ж выйдешь?
— Попытаюсь.
Сергей толкнул калитку и исчез за забором.
Андрей сел на выбитый из мостовой булыжник. С горы, от Бабушкиной школы, было видно вокруг далеко-далеко. Солнце, забиравшееся в зенит, проложило поперек днепровских протоков солнечную дорогу — оно как будто удесятерялось многочисленными речонками. Андрей улыбался.
Сергей появился минут через двадцать.
— Смотри,— сказал Андрей,— какая солнечная дорога.
— У меня такое впечатление, что солнце для тебя — все.
— Почти все,— согласился Андрей.
Лицо Сергея показалось ему хмурым, раздраженным, хотя тот пытался скрыть свое состояние.
— Что ты?—спросил Андрей.
— А… мачеха. Все не так делаю.— Сергей вздохнул.— Я свободен до трех часов. Куда пойдем?
— Надо керосинчик занести домой. Хорошо?
— Конечно.
Они вернулись к керосиновой лавке. Но она оказалась закрытой. Бидона снаружи не было. Андрей пожал плечами, подумал, махнул рукой.
— Скажу дома, что керосинщик закрыл его в своей лавке. Ты не против?
— Как твоей душе угодно,
Сергей не захотел заходить в дом, где жил Андрей. Он только заметил:
— Знаю этот дом. Твой отец? Он оперировал мою мать. Только и он ничего не сумел сделать. Поздно было. Про него хорошо говорят.