Комната с призраками

У него не было ни жены, ни семьи, лишь племянница, то есть я, и племянник.

Любви особой он к нам обоим не испытывал, да и ни к кому другому, насколько мне это известно. Правда, к моему кузену он относился получше – Джон более походил на него своим характером и, надо признаться, склонностью к скупости. Возможно, было бы иначе, если бы я не вышла замуж, но я вышла, чем он сильно возмущался.

Итак, он обладал поместьем и, как выяснилось, кучей денег, и соответственно мы с кузеном были его наследниками.

Однажды зимой более двадцати лет назад, как я уже говорила, он заболел и послал за мной, чтобы я за ним ухаживала. Муж мой тогда был еще жив, но старик даже видеть его не хотел. Подъезжая к дому, я увидела, что от него в открытой пролетке отъезжает мой кузен Джон, причем явно в прекрасном расположении духа. Для дяди я сделала все, что могла; правда, я быстро убедилась, что он умирает и что ему это известно. В тот день, когда он умирал, он заставил меня все время сидеть рядом с ним, и я замечала, что он хочет мне что-то сообщить, причем что-то неприятное. Пока ему позволяли силы, он все откладывал этот разговор – боюсь, специально, чтобы подольше держать меня при себе. Наконец разговор состоялся.

«Мери, – сказал он, – Мери, я составил завещание в пользу Джона, он получит все, Мери».

Разумеется, я ощутила и горечь, и потрясение, так как мы – муж и я – были небогатыми, и, если бы мой муж не испытывал нужды, возможно, он жил бы подольше.

Но я ничего не ответила дяде, за исключением того, что он волен поступать так, как ему заблагорассудится – во-первых, потому, что я не знала, что сказать, а во-вторых, так как я не сомневалась, что за этим последует нечто иное, и я оказалась права.

«Но, Мери, – добавил он, – мне не очень-то по нраву Джон, и я составил другое завещание – в твою пользу. Ты можешь получить все. Только тебе придется найти это завещание, а я вовсе не собираюсь объяснять тебе, где оно».

Тут он захихикал, а я ждала продолжения, так как не сомневалась, что это еще не все.

«Молодец, девочка, – заговорил он через некоторое время. – Ты жди, а я расскажу тебе то, что я уже поведал Джону. Но только знай, в суд ты обратиться не сможешь, так как ты не сумеешь предъявить какие-либо косвенные улики, помимо своего слова, а Джон – такой человек, что может и лжесвидетельствовать, если понадобится. Значит, это тебе понятно.

Дальше, у меня возникла причуда – я решил составить завещание необычным способом, поэтому я написал его в книге, Мери, печатной книге. А в доме несколько тысяч книг. Но слушай! Тебе не стоит их все проглядывать: в доме завещания нет. Книга хранится в другом месте, куда Джон может пойти в любое время и найти ее. Только он знает, где это, а ты не знаешь. Завещание в полном порядке: подписано и заверено свидетелями. Только вряд ли тебе удастся быстро найти этих свидетелей».

Я продолжала молчать – если бы была в состоянии пошевелиться, я бы схватила этого старого негодяя и начала бы трясти. А он лежал и смеялся; наконец он произнес: «Отлично, отлично, ты спокойно восприняла мое сообщение, а так как я хочу, чтобы вы начали охоту, будучи в равном положении – а у Джона есть некоторое преимущество, и он может быстрее добраться до этого места, – я сообщу тебе два факта, которые ему остались неизвестны. Завещание написано на английском, но ты об этом не догадаешься, даже если найдешь его. Это первое, а второе – когда я умру, ты найдешь на моем столе конверт, адресованный тебе, внутри которого есть кое-что, что может помочь тебе найти книгу, если только у тебя хватит мозгов…»

Через несколько часов он умер, и хотя я и сообщила о его словах Джону Элдреду…

– Джону Элдреду? Простите, миссис Симпсон… я, кажется, встречался с мистером Джоном Элдредом. Как он выглядит?

– В последний раз я видела его лет десять назад. Сейчас он, должно быть, старый, тощий и, если не побрился, с этими, как они называются, брыжами, что ли.

– С бакенбардами. Да, это он.

– И где вы с ним познакомились, мистер Гаретт?

– Не знаю, как вам и сказать, – соврал Гаретт. – В одном общественном месте. Но вы не закончили.

– Но мне больше нечего добавить, только одно – Джон Элдред, само собой, не обращал никакого внимания на мои письма и с тех пор прекрасно живет в своем поместье, а нам с дочкой приходится содержать здесь пансион, что, однако, несмотря на мои страхи, оказалось не таким уж неприятным занятием.

– А как же конверт?